Исай Лукодьянов - Плеск звездных морей (Журнальный вариант)

Эти бесконечные желтые мхи всегда вызывали у меня щемящее чувство. Как-никак они были первым пейзажем моего детства…

А вокруг чашей поднимался дикий горизонт Венеры, струился горячий воздух, и сверхрефракция качала из стороны в сторону чудовищный ландшафт. Впервые мне пришло в голову, как трудно приходится здесь летчикам. И еще я подумал, что следовало бы разыскать Рэя Тудора, моего школьного друга, — разыскать и поговорить с ним по душам… если только это окажется возможным…

Но времени было в обрез, надо было спешить обратно.

На Луне только разгрузили корабль, как нас вызвал Самарин. Мы предстали пред его не столько светлыми, сколько утомленными очами, готовые ко всему и заранее ощетинившиеся.

— Садитесь, Аяксы, — сказал начальник космофлота и оглядел нас так, будто вместо носов у нас были гаечные ключи. Затем он задал странный вопрос: — Вы ведь любите науку?

— Любим, — сказал я с вызовом. — А что?

— Я это знал, — добродушно сказал Самарин. — Понимаете, ребята, надо немного поработать для науки.

— Все мы работаем для науки, — сделал блестящее обобщение Робин.

— Прекрасно сказано, — согласился Самарин. — Так вот, в частности…

В частности оказалось, что ученые решили провести длительное исследование космического комплекса, вызываемого собственным полем Венеры, для чего вывести на околовенерианскую орбиту корабль со специальной аппаратурой.

Это тоже входило в программу широкого исследования и освоения планеты.

— Я охотно послал бы в первый такой рейс другой экипаж, ребята, — продолжал Самарин, — но…

— Понятно, — сказал я. — Другого, как нарочно, нет сейчас под рукой.

Он поглядел на меня одним глазом, закрыв второй. Не было пилота в космофлоте, который бы не знал: если Самарин смотрит вот так, в половину оптических возможностей, то ничего хорошего не жди. Самарин не без ехидства заметил, что слышал краешком уха, будто я собираюсь лететь за пределы Системы. Я запальчиво подтвердил: мол, так оно и есть, и тогда он высказался в том духе, что такой полет смогут доверить только очень опытному пилоту. И дисциплинированному, добавил он. А я заявил, что готов в любую минуту лететь куда угодно набираться опыта, только не крутиться вокруг Венеры, уж от этого кручения никакого особого опыта не наберешься. В конце концов мы пилоты на линии Луна — Юпитер.

Тут Самарин схватился за голову и завел свою любимую песню: мол, он совершенно не понимает, почему должен губить здоровье, общаясь с пилотами, вместо того чтобы лежать в гамаке под пальмами где-нибудь на островах Фиджи. Обычно это означало, что пора заканчивать разговор. Что было делать? Откажись мы наотрез, Самарин вызвал бы из отпуска какой-нибудь другой экипаж, ведь все равно надо кому-то лететь.

Мы переглянулись с Робином, он хмуро кивнул. На какие жертвы не пойдешь ради науки…

Выйдя от Самарина, я заторопился на Узел связи, чтобы заказать радиоразговор с Андрой. Робин остановил меня. Никогда еще я не видел его таким удрученным.

— Улисс, — сказал он, глядя в тусклую даль главного селеногорского коридора, — мы с тобой налетали немало мегаметров…

Я знал, что наступит этот трудный для нас обоих разговор. Не стоило его тянуть, все было и без того ясно. Я послал ему менто: «Все ясно».

Он покачал головой. Как он был похож в эту минуту на своего отца, начальника узла транскосмической связи Анатолия Грекова — лобастый, с квадратной нижней челюстью.

— Нет, Улисс, я все-таки скажу…

И сказал, чудак этакий, что решил уйти из космофлота, потому что его привлекает работа на Узле связи (семейная традиция, ну как же!) и что космическая связь сулит интереснейшие перспективы. Кроме того, он женится на Ксении (я знал ее — она работала в лунной обсерватории). И этот полет к Венере будет его последним полетом.

Я понимал, как не хочется ему идти в этот полет, он ведь может затянуться надолго. Но тем не менее Робин решил идти, потому что знал, как тоскливо мне будет одному. Ведь к новому напарнику не скоро привыкнешь, да и какой еще попадется… Честно говоря, я не представлял себе кого-то другого в кресле второго пилота, просто не мог представить.

Я похлопал Робина по спине и сказал, что все в порядке. Все правильно. И абсолютно ясно.

Спустя час мне дали разговор с женой. Мой вызов застал Андру не то на симпозиуме, не то на коллоквиуме, я увидел на экране лица, множество лиц, и сразу вслед за тем остались только ее глаза: она поднесла видеофон близко к лицу. Родные глаза, серые, в черных ободках ресниц. Они расширились, когда я сообщил о новом неожиданном рейсе, в них мне почудился даже испуг.