Майк Мак-Кай - Хьюстон, 2015 - Мисс Неопределённость

Францию мы отмели сразу. Почти сутки в один конец, да с неудобной пересадкой в Москве. Сингапур — ничуть не лучше, только пересадка в несколько более комфортабельном Сеуле. На дворе стояло уже лето 2013, опасения после цунами и взрыва атомных реакторов рассеялись, и мы выбрали Токио. Всего шесть часов на дорогу, но интернат есть интернат. Оставим развитие сурового характера и самостоятельности тем, кто в воспитании подростков ничего не понимает. А я бы предпочёл воспитывать парня сам. В домашних условиях.

«Если передумаешь с НХЭЛ, первый звонок — мне, — пророкотал голос в трубке, — Нам позарез нужен грамотный главный геолог».

«У меня предчувствие, скоро я приму твоё предложение», — сказал я.

Россия засекретила информацию о добыче газа

Обвальное падение добычи «Газпрома» в 2014 году заставило Центральное диспетчерское управление топливно-энергетического комплекса Российской Федерации полностью закрыть информацию о суточных объёмах производства газа в России. Исторические данные также удалены из открытого доступа. Аналитики считают основными причинами снижения износ оборудования и уменьшение числа рабочих газовых скважин.

Новость сообщил эксперт по нефтегазовой отрасли, основатель и генеральный директор консалтинговой компании «East European Gas Analysis» Михаил Корчемикин.

«В конце августа ЦДУ ТЭК прекратило публикацию данных о добыче в „Газпроме“, оставив открытой информацию об общем суточном объёме в Российской Федерации. А теперь статистика добычи газа полностью удалена из открытого доступа», — отметил эксперт.

Комната для совещаний в русской Комиссии по запасам будто перенесла в сороковые годы прошлого века. Тяжеленная дубовая дверь в два человеческих роста. Полированный стол — покрыт шпоном красного дерева, и огромный, как нефтяная платформа. До сидящих на противоположной стороне — не менее пяти ярдов [4,5 м]. Под стать столу — кресла, массивные, с резной спинкой, одной рукой не подвинешь. Прозрачные тюлевые занавески на окнах — в рюшечках. Я разглядел в узоре серп, молот и пятиконечные звёзды. Деревянные панели стен — по плечо, и отделаны инкрустациями, изображающими друзы кварца и почему-то — пшеничные колосья. Тяжёлые тёмно-зелёные портьеры у дверей и окон — часовые на посту. Огромная геологическая карта Советского Союза — во всю стену. За окном — серенькая московская осень.

Немного подкачал в комнате старый и слегка вытертый по центру ковёр. Хотя, почему подкачал? Как раз в жилу. Открывается дверь, и ступая мягкими сапогами, — входит товарищ Сталин. Держа на отлёте трубку, принимается ходить взад-вперёд по протоптанной тропинке на ковре. Неожиданно останавливается, затянувшись крепким табаком, спрашивает: «Товарищ Берия, что по поводу запасов Пинежского думает товарищ Мак-Брайд?»

Но это фантазии. А в реальности — перед картой Советского Союза стоит тренога с экраном, на столе — проектор «Тошиба» и мой ноутбук. Там же возле проектора заготовлены карты Пинежского и шесть копий нашего отчёта, профессионально переплетённые в стандартные тёмно-бордовые обложки с логотипом НХЭЛ. От компании — одиннадцать человек, но только Сандра Клейн, Вик Зорин и я — имеем отношение к отчёту. Остальные, все русские из Директората продаж и Юридического отдела, — создают кворум. На экране светится тот же логотип и уже набивший оскомину заголовок: «Пинежское газо-нефтяное месторождение. Уточнение…»

Бесшумно открывается дверь, и входят товарищи… нет, не Берия и Молотов, а члены уважаемой Комиссии. Председатель — не хуже Сталина. Невысокий, но широкий в кости, с копной пепельно-серых волос. По очереди жмёт руку всем собравшимся. Фамилия отчего-то греческая. Рукопожатие твёрдое, взгляд светло-стальных глаз — внимательный, изучающий. Он обходит стол и располагается напротив в центре. Из кожаной папки извлечены: тонкие очки в золотой оправе, ежедневник, массивное вечное перо, и, откуда ни возьмись, — последней модели «ай-пад». Коллега из Директората продаж шепчет мне: председатель участвовал в открытии Уренгоя.

Докладывает, естественно, Вик, по-русски, в обычной экспрессивной манере. Ориентируясь по его сигналам, я плавно переключаю слайды и вращаю на экране трёхмерную модель месторождения — пожалуй всё, на что я тут гожусь. Сандра Клейн на самом правом фланге, рядом — переводчица, лет двадцати пяти, арендованная на день московским офисом. Я не слышу, что синхронист бормочет Сандре в ухо, но вижу как начальница морщится. Наверняка, девушка безбожно перевирает терминологию.