Михаил Панферов - Рыжая ведьма и Мальчик-шаман

– Только то, что это не профессия, – усмехнулся господин Теопишки. – Скорее уж призвание или дар.

– И как вы пользуетесь своим даром? Бьете в бубен, чтобы вызвать дождь?

– Я слышал, что этим шаманы тоже занимаются, но у меня несколько иные методы.

– И какие, если не секрет?

– Я воздействую на мир Дня из мира Сна.

– Миром Дня вы называете наш обычный мир?

– Так и есть.

– А мир Сна – это когда вам снятся вещие сны?

– Не совсем так. Точнее, совсем не так. Чтобы попасть в мир Сна, вы во сне должны понять, что спите. Понять, что вы не один из персонажей сна, а тот самый человек, который уснул и сейчас видит этот сон. Как только вы это понимаете, вы оказываетесь в особом магическом пространстве, где вам подвластно все. Ну, или почти все. Это и есть мир Сна. В нем-то и начинается настоящая магия. Ведь несмотря на кажущиеся различия мир Дня и мир Сна очень сходны между собой.

– В чем же это сходство?

– Скажем так, между ними нет четких границ. Это как бы две разные грани одной и той же реальности.

– И каким образом это можно использовать?

– Каким угодно. Скажем, в мире Сна можно освоить любой магический навык, чтобы пользоваться им потом в мире Дня. Из мира Сна можно лечить людей, влиять на события мира Дня: бить в бубен и вызывать дождь, как вы выразились. И тому подобное. Также мир Сна – это своего рода дверь в различные…

Но про дверь Темакуити недослушала. Поняла, что спит: лежит на кровати в своей комнате. Комната была совсем такая же, как наяву. Осеннее солнце тягуче лилось из приоткрытого окна. Золотило занавески с птицами кецаль, шкаф, игрушки, рисунки на стенах, часы-ходики в виде веселой мордочки ягуара. Темакуити поднялась с кровати, толкнула дверь, вышла во внутренний дворик дома. Здесь было тихо и темно как в безлунную ночь. Только из-за двери в бабушкину комнату сочилось какое-то бледно-желтое, похожее на мясной бульон мерцание и слышался слабый электрический гул. Так гудят провода под высоким напряжением. А еще был запах. Легкий, почти неуловимый, сладковатый запах не то каких-то странных духов, не то аптеки.

«Это оно?» – подумала девочка. В два шага приблизилась к двери. Надавила на ручку. Комнату заливал тусклый свет. Он пульсировал тонкими волнами по стенам и потолку как море на ожившем детском рисунке. В центре висела… нет, назвать это лампочкой не поворачивался язык. Скорее уж это было насекомое. Странное электрическое насекомое. Уродливая колба, заостренная книзу. Множество прихотливо закрученных мерцающих спиралей внутри и снаружи колбы. Какие-то черные антенны или суставчатые паучьи лапы, на которые тоже были нанизаны спирали. Лапы медленно двигались одна навстречу другой. Невозможное устройство низко гудело.

Не смея войти в комнату, девочка стояла и смотрела на «лампочку» как завороженная. Опомнилась, только когда в спину пахнуло холодом. Вздрогнула, повернула голову. Сзади что-то приближалось. И было это что-то очень холодным и очень темным. В два раза темнее сумрака двора.

– Бабушка! – закричала Темакуити, чувствуя, что просыпается. – Это оно! Оно близко!

– Успокойся, внучка, все хорошо! – Открыв глаза, девочка увидела, что бабушка рядом и держит ее за руку. – Вставай-ка, я кое-что тебе покажу.

Читцин подвела ее к овальному резному столику возле телевизора. На нем стоял старый патефон – обтянутый зеленой клеенкой ящик с никелированной ручкой на боку. Сухой ладонью с длинными узловатыми пальцами бабушка легонько погладила крышку патефона. Приподняла ее:

– Вот это и есть наше оружие Куити: – произнесла она с улыбкой.

– Твой старый музыкальный ящик? – удивилась девочка и вдруг вспомнила: бабушка всегда слушала на патефоне одну и ту же песню, причем делала это, закрывшись в комнате на крючок.

– Он и еще кое-что.

«Что», – хотела спросить Темакуити, но вздрогнула, услышав тот самый тихий гудящий звук из сна. За окном стало медленно темнеть и запахло странными духами-лекарством. Девочка моргнула пару раз, но это не помогло:

– Бабушка!

– Не волнуйся, – спокойно ответила Читцин. Вытащила из ящика под столешницей большой квадратный конверт серой бумаги с круглым вырезом посередине. В вырезе виднелась зеленая этикетка с золотой собакой, которая сидела перед раструбом граммофона. «Дружба» (танго, муз. Т. Тлапицаля) – прочла Темакуити под эмблемой.

Бабушка бережно достала пластинку из конверта. Поставила черный диск на патефон и взялась за ручку, которая тихонько защелкала при каждом повороте. Тронула какой-то рычажок, – пластинка завертелась, – и опустила на нее круглую мембрану с иглой. Сквозь треск и шипение ударили первые резкие аккорды. Трудно было понять, какие звучат инструменты, но именно это и наполняло песню такой таинственной силой, делая ее похожей на шаманское заклинание. И вот вступил голос. Гулкий, будто женщина с пластинки пела в большую кастрюлю, но очень нежный, переливчатый как звон колокольчиков. Темакуити пришлось сильно постараться, чтобы разобрать слова: