Артем Белов - По ту сторону клетки

Тяжелые шаги все приближались, раздаваясь уже совсем близко к фургончику, как вдруг часы на моем запястье пронзительно запищали. В этот момент время перестало быть тем, чем все привыкли его считать; словно вляпавшись в клей, весь мир замедлил свой бег и постепенно остановился, застыв, как в огромном куске янтаря. Очертания предметов подернулись дымкой и задрожали. Цвета расплылись и поблекли, а фургон подался под моим плечом так, что я едва не провалился внутрь. Я направился к воротам университета – громила в бронежилете, почти с меня ростом, стоял всего в паре шагов, а рука его лежала на наручниках за поясом.

– Как-нибудь в другой раз, – я помахал ему рукой.

Словно через груду мармеладных мишек, я пробился сквозь толпу, пересек холл, преодолел несколько лестниц и направился к аудитории, номер которой мне любезно подсказали охранники. Ступеньки под ногами колыхались, а ботинки проваливались в них на несколько сантиметров, но я все-таки сумел вскарабкаться на нужный этаж. Только – вот беда! – на нем не оказалось ни одной точки выхода. Загибая пальцы, я быстро подсчитал возможные координаты и спустился на этаж ниже. Нестабильная область обнаружилась в невероятно узкой комнатке с кучей щеток и швабр. Забившись в каморку, я заставил часы вновь завизжать. Мир завертелся, звуки наполнили воздух, а бледные и мутные контуры предметов налились жизнью. К сожалению, вернулись не только цвета и звуки – в нос ударил сильный запах хлорки и мокрых грязных тряпок. От неожиданности я охнул и зажал нос. Шум снизу накатывал волнами, пульсировал и катился мимо моего убежища прямиком на пятый этаж. Выжидая, я посмеивался про себя, представляя, как удивился охранник в бронежилете, не обнаружив меня за фургончиком.

Гости и участники конференции, как сардины в консервную банку, набивались в аудиторию; я слышал над собой постоянный перестук каблуков. Мне нужно было влиться в этот людской поток, пока он не иссяк. Сделать это оказалось проще простого; выбрав момент, я открыл дверь на лестничную клетку и позволил толпе подхватить меня. Никто даже не заметил такого внезапного появления; у толпы были свои заботы, и участников конференции никто не собирался считать. Поток внес меня в аудиторию и я, работая руками как веслами, сумел отойти подальше в угол. Вскоре мне удалось найти свободное укромное место за стопкой книг, где я и притаился, горбя плечи. Студенты шумели и переговаривались громче всех; старые, седые преподаватели с умным и гордым видом обсуждали какие-то научные темы, пытаясь перекричать всех остальных. У кафедры, там, где уже складывал какие-то листки и памфлеты профессор Алексеев, висела целая гроздь микрофонов самых разных форм и размеров: почти все телеканалы и радиостанции пожелали услышать «сенсацию» из уст знаменитого ученого. Я украдкой разглядывал людей вокруг, подозревая, что если «Либерти Лабс» подослала своих агентов, то они уже находились где-то среди галдящей толпы. Либо мои способности сыщика никуда не годились, либо ни один шпион все же еще не явился – никому не удавалось привлечь моего внимания, никто не вел себя слишком подозрительно.

Голоса начали утихать только через полчаса, когда конференция официально началась. Слушать выступления оказалось неимоверно скучно; участники говорили непостижимую чушь, показывали совершенно бессмысленные графики, и им за это еще и аплодировали. Старательно пропуская мимо ушей их нудное бормотание, я рассчитывал точки входа. Мне удалось определить только одну – у самого дальнего окна, почти на подоконнике. Неудобно, далеко, но все-таки лучше, чем среди тряпок и швабр.

– А теперь выступит уважаемый член совета профессоров, блестящий преподаватель и лауреат множества международных премий, Алексеев Николай Александрович!

Стряхнув сонливость, журналисты оживленно зашевелились и, толкаясь, стали придвигаться и подползать к кафедре. Под рукоплескания поднялся с места и сам профессор, заняв полагающееся ему место для доклада; все эмоции старика легко читались на морщинистом лице – смесь волнения и злобы, которую он затаил на «Либерти Лабс». Он глубоко дышал и часто моргал, готовясь сказать что-то по-настоящему важное. К нему хищно протянулись десятки журналистских лиц, только что слюна не капала из их приоткрытых ртов; все присутствующие приготовились слушать профессора и ловить каждое слово. В воздухе повисло напряжение. Если бы дело не касалось крупной корпорации, на Алексеева Николая Александровича не обратили бы такого внимания. А теперь жадные до громких заголовков журналисты выстроились перед ним, как змеи, готовые ужалить при первом же слове.