Артур Кларк - Девять миллиардов имен Бога

А-20 — двухступенчатая ракета. Иначе и быть не могло, поскольку она использовала химическое топливо. Верхняя ступень, с крошечной кабиной и сложенными крыльями, весила с полной заправкой чуть меньше двадцати тонн. Нижняя ступень — носитель весом в двести тонн — поднимала ее на высоту в пятьдесят километров, после чего ступень с пилотом могла успешно продолжать полет собственными силами.

Затем нижняя ступень падала с парашютом — после выработки топлива она весила совсем немного. Верхняя тем временем набирала скорость достаточную, чтобы достичь высоты в шестьсот километров, прежде чем опуститься назад и начать планировать; на этом этапе Давид мог бы облететь полмира, если бы пожелал.

Не помню, кто назвал две ступени «Давид» и «Голиаф», но имена эти тут же прижились. Наличие двух Давидов порой вызывало немало путаницы, и далеко не всегда безопасной.

Что ж, такова была теория, но, увидев, как крошечная зеленая точка на экране все больше отклоняется от расчетного курса, мы поняли, что что-то пошло не так. И мы догадывались, что именно.

На высоте в пятьдесят километров ракета должна была разделиться надвое. Ожидалось, что более яркая точка на экране радара продолжит подниматься, подобно свободно летящему снаряду, после чего упадет на Землю, а другая — продолжит путь, увеличивая скорость и быстро удаляясь прочь от сброшенного носителя.

Но разделения не произошло. Опустевший «Голиаф» не желал отсоединяться и тащил «Давида» назад на Землю. И ничто не могло тому помешать, поскольку двигателями «Давида» нельзя было воспользоваться: их сопла блокировала нижняя ступень.

Все это дошло до нас секунд за десять. Едва дождавшись расчета новой траектории, мы сели в вертушки и отправились к предполагаемому месту падения.

Естественно, мы ожидали найти лишь кучу магния, по которой будто проехал бульдозер. Было известно, что «Голиаф» не мог раскрыть парашют, пока на нем сверху сидел «Давид», точно так же как «Давид» не мог запустить свои двигатели, пока снизу к нему цеплялся «Голиаф». Помню, я думал о том, кто сообщит печальное известие Мэвис, а потом понял, что она наверняка слушает радио и узнает обо всем тогда же, когда и все остальные.

Мы едва поверили собственным глазам, когда обнаружили все еще сцепленные друг с другом ступени, которые лежали почти невредимыми, накрытые большим парашютом. Давида нигде не было, но несколько минут спустя с Базы сообщили, что его нашли. Радар на Второй станции поймал едва заметный сигнал от его парашюта, и за Давидом вылетела вертушка. Через двадцать минут он уже был в госпитале, но мы оставались в пустыне еще несколько часов, проверяя состояние ракеты и делая необходимые приготовления для ее вывоза.

Вернувшись в конце концов на Базу, мы с радостью обнаружили, что горячо ненавидимых нами репортеров держат поодаль. Не обратив внимания на их крики, мы отправились в госпиталь.

Из-за пережитого потрясения и последовавшего за ним облегчения мы были не совсем в себе и вели себя, возможно, по-ребячески. Лишь на Давида случившееся, казалось, никак не повлияло. Пережив только что одно из самых чудесных спасений в истории человечества, Давид был спокоен как слон. Он просто сидел на койке, делая вид, будто его раздражают наши шуточки, пока мы не утихомирились.

— Ладно, — сказал наконец Джимми, — так что же все-таки случилось?

— Это вам выяснять, — ответил Давид, — «Голиаф» летел как по писаному, пока не закончилось топливо. Затем я подождал пять секунд, пока сдетонируют заряды в креплениях и пружины отбросят его прочь, но ничего не произошло. Тогда я нажал кнопку экстренного сброса. Свет в кабине потускнел, но толчка, которого я ожидал, так и не последовало. Я попытался еще несколько раз, но стало ясно, что это бесполезно. Вероятно, в цепи детонаторов где-то закоротило.

Я быстренько прикинул с помощью полетных карт и номограмм, что были под рукой: при текущей скорости А-20 должна была подняться еще на двести километров и достигнуть вершины траектории примерно через три минуты. Затем началось бы падение с высоты в двести пятьдесят километров, а четыре минуты спустя в пустыне образовалась бы внушительная воронка. Выходило, что жить мне осталось около семи минут — без учета сопротивления воздуха, как вы любите добавлять. Оно могло увеличить продолжительность моей жизни еще на пару минут.

Я знал, что раскрыть большой парашют не получится, а от крыльев «Давида» не будет никакого толку, учитывая сорокатонную массу «Голиафа» у него на хвосте. Я потратил две из своих семи минут, прежде чем решил, что делать.