Alex PRO - Сиреневая книга

Медиатор, медиатор… Медиатор – это ведь еще и проводник между миром земным и миром горним. Это – художник, в творческом трансе создающий полотна, порой непонятные ему самому. Соавтор Бога, переводчик для мира бренных тел…

Я хотел тогда сделать из медиаторов большое панно на стене, какого-нибудь дельфина или звездолёт. Но родителям идея не понравилась, было решено остановиться на двери, которая все равно почти всегда стояла открытой, а внутренняя сторона не бросалась в глаза. Однако остатки «бустилата», о банку с которым я ежедневно спотыкался взглядом в туалете, безнадежно засохли. Другого клея ни дома, ни в продаже не было.

Со временем я забыл об этой затее, потом вообще позабыл о существовании такого предмета в природе. Женился, уехал от родителей, растил детей, работал и т. д. и.т.п.

И вот позавчера, в этом самом магазине, я покупал зажигалку и бутылочку бензина к ней. Хороший такой бензин, душистый, как в детстве, от мотоцикла. Так вот, у продавца не было двух копеек, и она предложила сдать сдачу этими медиаторами, позавчера… много десятилетий спустя.

Ты знаешь, тогда, давно, была у меня мысль забить этими несчастными медиаторами капроновую банку из-под «бустилата», и устроить прощальное аутодафе. Много дыма, и совсем немножко пламени в начале. И пепел с несгоревшими до конца перламутровыми кусочками.

Но отчего-то мне кажется, что мы бы с тобой тогда уж точно никогда не встретились.

Они пришли в школу. За пять минут до этого Бо́нда сидел на биологии и откровенно балдел. Ему казалось, что он впервые смотрит найденное кем-то через много лет видео. Он ничего не писал и только крутил головой по сторонам. Пока это сходило ему с рук. На переменах Бонда стоял у окна, и молча разглядывал носящихся по коридору одноклассников. Выражение лица его не менялось, но выглядел он немного… по-идиотски. Периодически к нему обращались какие-то знакомые, здоровались, что-то спрашивали. Бонда что-то односложно отвечал, и ребята недоуменно отходили.

Двоих в штатском он заметил еще в начале коридора. Они тоже заметили и, минуя напрягшихся учителей, уверенно подошли сразу к нему. Одному – лет под сорок, другому – явно за. Аккуратно, от живота, в ладони показали удостоверения, попросили пройти с ними. Бонда деланно возмутился, напомнил про какую-то на ходу изобретенную им социалистическую демократию и права белого человека, потом сконфузился и замолчал. Подбежал рыжий приятель Бонды с нелепыми детскими вопросами, но под взглядом старшего понимающе отошел в сторону. Там выдохнул и понесся дальше, зацепляя за собой направляющихся к Бонде одноклассниц.

– Всё сказал? – осведомился младший, и без церемоний продолжил: – Почему ты проигнорировал медкомиссию?

Бонда вдруг вспомнил, что так же пропустил и дзюдо. А вот это уже серьезнее по последствиям. За прогулы без уважительной причины могли выгнать невзирая на заслуги. Тем более, что заслуг-то особых не было. Выше среднего, кажется.

– Послушайте, незнакомые мне мужчины, а с каких это пор наши доблестные органы стали интересоваться моим здоровьем? – продолжил ёрничать Бонда, сообразив впрочем, что для девятиклассника он несколько перегибает.

Мужчины мгновенно переглянулись, и старший, с железом в голосе, процедил:

– С позавчерашнего дня, гражданин… Бондаренко. А теперь давай серьезно. При тебе, юноша, было обнаружено золото. А это очень, очень серьезно.

«Только не говорите мне, что проценты… сколько там мне положено, вы мне решили… заныкать», – подумал Бонда, но вслух сказал:

– Конечно, серьезно! Мне только рассказывать вам нечего. Не помню я ничего. И вообще по какой-то там статье я не обязан давать против себя… – «так… это не в тему…»

Бонда осёкся, закашлялся, потёр виски и пожаловался:

– Голова болит. А может, меня по ней били?

Солнце клонилось к закату. С озера дул промозглый ветер, сгоняя чёрный дым на ближайший березняк. На противоположной стороне, на окраине сгоревшего села виднелись развалины кирпичных коттеджей. Иногда там мелькали силуэты людей. Бонда пятый день сидел в скособоченном бревенчатом сарае. В хорошие времена в нем, похоже, держали скотину и хозяйственный хлам – местами сохранились остатки загонов и жерди ясель. На гвоздях болтались жидкие мотки разномастной проволоки, обрезки шлангов и пыльные вязанки сухого лабазника. Под лохмотьями крыши резвились воробьи.