Иван Муравьёв - Люди загадочных профессий (сборник)

Не то, чтобы она не любила стирку. Скорей, наоборот, ей нравились и мыльная пена, и весёлая суета, которая захватывала всех домочадцев, и «дрынь-дрынь» по стиральной доске, и запахи лаванды и руты, которыми мама перекладывала уже сухие простыни. Просто день был такой замечательный! Солнце, еще ласковое и не жгучее, вставало над садами, в тополях вдоль дороги свиристели и мяукали скворцы, издалека доносился еле слышный весёлый голос радио. Пахло молодой листвой и цветущими яблонями. Всё вокруг звало и манило. Но – увы, все игры, и прогулки, и секретные тетрадки, придётся отложить до после обеда. Раньше им не управиться.

Еще бы! Их с мамой – двое, а обстирывать всю семью. Кроме них были еще папка, который сейчас работал на смене, старший брат Фёдор и шебутные близнецы Витька с Вовкой, на которых любая одёжка как будто огнём горела, да еще и пачкалась. Раньше с ними еще жили дедушка с бабушкой, да только в войну померли. Фёдор пошёл в «ремеслуху» и дома появлялся только по выходным. Но и так работы хватало. Поснедав наскоро краюхой хлеба с парным молоком (соседка держала корову), они с мамой вытащили и расположили у крыльца корыта и лоханку, чтобы складывать чистое, притащили бак и ведро с замоченным тёмным бельём. Потом мама специальными деревянными лапками принялась вытаскивать парящее бельё к себе в корыто. Иринке досталось стирать тёмное. Тут не было ни горячей воды, ни едкого щёлока, и руки не становились красными, как у мамы. Знай себе, взбивай густую пену, макай замоченную с вечера одёжу, отстирывай хорошенько – и в лохань, полоскаться! Свой новенький пионерский галстук она аккуратно простирала вручную, без доски.

Вышедшие на двор близнецы были тут же мобилизованы Иринкой на полосканье. Мальчишки пытались было поныть и поотлынивать, но на подмогу пришла мама, и сейчас они с унылым видом водили в лохани руками. Первые уже выжатые рубахи хлопали на верёвке рукавами под весенним ветром. Сама же хозяюшка, вылив грязную воду в канаву, сполоснула корытце, вновь наполнила, накрошила мыла и под ласковым и чуть насмешливым взглядом мамы принялась взбивать пену. Вот уже всё корыто покрылось огромной пухлой шапкой, но вдруг особенно сильный порыв ветра сдул пену, подхватил её и понёс одним радужным комком над домом, над садом, под радостные крики близнецов. Иринка смотрела из-под руки, как пенный клок летит всё дальше, посверкивая разноцветно и на лету уменьшаясь…

…

Иллай любил приходить на это место. Сколько себя помнил, его тянуло сюда ни с чем не сравнимым ощущением покоя. В этом месте всё было своё, родное и неизменное с неизвестно каких времён. Здесь ничто не мешало ему быть кем он хочет, делать что хочется. Можно было сидеть в медитации, отрешившись от всего, чувствуя ток времени и множество маленьких токов живых существ вокруг. Можно было лежать, устремив взор в зенит, ни о чём не думая, глядя на мерцающую в немыслимой вышине Границу. Иногда он разрешал себе привносить что-то своё в этот крошечый упорядоченный мирок, что-то сажая, собирая лишнее, чуть подправляя русло источника. Совсем чуть-чуть, чтобы не нарушить это хрупкое ощущение гармонии и целостности.

Часто во время такой работы к нему приходили строчки стихов. Он их запоминал, чтобы потом, уже у себя, оттачивать, полировать, добиваясь совершенства. Вот и сейчас что-то проступало, появлялось из небытия, обретало слог и суть:

Это было хорошо, достойно работы и продолжения. Иллай увлёкся и не сразу заметил, что он здесь не один. На него, усевшись неподалёку в скромнейшей позе «я-просто-жду-когда-друг-обратит-на-меня-внимание» смотрел Дейос. Единственный, кого даже здесь встретить было радостью.

Они оба встали и поклонились друг другу учтивейшим образом, как Образцовые Ученики (чего в бытность свою учениками избегали любой ценой). Потом Иллай, не выдержав, фыркнул, на чём официальная часть завершилась. Они сели рядом: площадки для медитации вполне хватало для двоих.

– Красиво здесь у тебя! – выдохнул Дейос – Всё сам?

Иллай постарался оглядеть свой крошечный мирок как бы заново, как будто сторонним взглядом. У него не получилось, только внутри стало тепло и грустно.

– Почти ничего. Всё так и было. Я только самую малость подправил. Угадаешь, где?

– Не знаю! Не видно. Всё как в жизни, только лучше. Жалко, что раньше не видел.