Михаил Ахманов - Темные небеса

— Я не знаю, как сообщить ему об этом. Я не смогу… — начал Марк и внезапно осекся. Он хотел сказать, что Данвейт, Тинтах, любые названия звезд, планет и галактических рас, принятые у людей, для дроми всего лишь пустой звук. Но кажется, это было поспешным заключением. Имя порождало образ, но не фигуру и лицо лоона эо и не пейзажи их планет, которые он видел в голографических записях, а нечто более сложное, многогранное, описывающее объект с такой подробностью, что в письменной или устной передаче понадобились бы сотни или тысячи слов. Сам того не понимая, Марк прикоснулся сейчас к далекому будущему, к предвестнику универсального метаязыка, где одно понятие, одна-единственная мысль заменяли сложные долгие переговоры. Этот метод коммуникации еще не являлся достоянием галактических рас, но, как всякий феномен, вызванный к жизни прогрессом разумных сообществ и контактом между ними, должен был непременно появиться — через тысячу, или десять тысяч лет, или, возможно, в совсем необозримом грядущем.

Способность создавать такие образы была для Марка первым потрясением, вторым же стало то, что дроми его понял. Возможно, их ментальные поля находились сейчас в некоем резонансе, который происходит в те моменты, когда мысли партнеров близки, и оттого понимание является более всеобъемлющим и четким; возможно, с каждым сеансом мысленной связи росли умение и опыт Марка либо отклик дроми делался яснее — но, так или иначе, его ответ не допускал двух толкований. Мысль-согласие сопровождала эмоция довольства или чего-то похожего на радость, хотя ручаться за такое впечатление Марк бы, пожалуй, не рискнул. Если бы дроми являлся человеком, можно было бы думать, что речь идет о его заветной мечте, о чем-то, чего он желал с отчаянной и безнадежной страстью, об идее, владевшей им много лет. Но дроми не был ни человеком, ни даже гуманоидом, так что приписывать ему такие чувства не стоило.

Марк открыл глаза и произнес:

— Кажется, мысль о Данвейте он воспринял с энтузиазмом. Осталась сущая ерунда, ласточка: вышвырнуть дроми из Дальних Миров, дождаться кораблей с Земли и отправить нашего приятеля в Посольские Купола [39] Посольские Купола — место размещения инопланетных дипломатических миссий. Сооружены на Луне в период между Второй и Третьей Войнами Провала (2182-2185) и имеют вид цилиндров, заглубленных в лунную почву и накрытых прозрачными куполами (отсюда произошло название «Купола»). Первый Купол занят сервами лоона эо, которые представляют своих хозяев . А там уж сервы доставят его куда надо. Еще желательно, чтоб нас с тобой не распылили в предстоящей драке — иначе кто ж его поймет без переводчиков?

— Без тебя, — с улыбкой уточнила Майя. — Что я могу одна?

— А что могу я? — Повернувшись к дроми, Марк сделал прощальный жест и, обняв девушку за плечи, направился к выходу. — Нет, моя дорогая тхара, в ближайшую сотню лет ты будешь меня вдохновлять и направлять. Ты и только ты! Кстати, еще и лечить. Эти ментальные экзерсисы просто пожирают нервную энергию, и есть лишь один способ набраться сил. — Он поцеловал Майю в губы. — Очень хороший способ, проверенный временем. То есть я хочу сказать, что после каждого сеанса…

Майя не дала ему закончить, прикрыла ладошкой рот и тихо рассмеялась. Не говоря больше ни слова, они поднялись на жилой уровень, разыскали свой свадебный чертог и провели в нем время до рассвета. С первым солнечным лучом они уже были на поверхности.

Оглядев площадки и дороги, забитые сотнями машин, группы вооруженных людей в скафандрах и транспортные диски, висевшие над скалами, девушка вздохнула и прижалась к Марку. Он знал, о чем она думает, и сам думал о том же: пройдет день, пройдет ночь, снова наступит утро, но увидят ли они рассвет? Тхаров было так немного — тысячи против десятков тысяч, и Земля, великий дом человечества, казалась такой безнадежно далекой…

— Ты думаешь, мы сможем это сделать? — прошептала Майя. — Сможем изгнать их? Сможем выжить?

Марк нежно погладил ее волосы.

— У нас есть шанс, тхара. Небольшой, но есть. Если мы уничтожим Патриарха.

Риккараниджи сидел на верхнем этаже своей обители. Его глаза были закрыты, кожа тяжелыми складками свисала с обмякшей плоти, когти шелушились и отслаивались, а пол вокруг передвижного сиденья усеивала сухая чешуя. Он и сам был сейчас сухой чешуйкой, отпавшей от живого организма клана и готовой превратиться в прах. Уже сутки он не получал продляющего жизнь снадобья и ничего не ел и не пил, ожидая неизбежного конца. Кончина будет быстрой и безболезненной; к закату местного светила разум и чувства угаснут, и вряд ли он переживет следующую ночь.