Григорий Ведерников - Грёзы

***

Полл и Вагнер спускались в подземку раскинувшегося по городу своими корнями метрополитена. Стены были обложены белой керамической плиткой, приятно поблескивающей в свете подземных ламп.

Аполло бывал в разных районах города, где стены были зашарпаны, либо исписаны безобразными граффити, на которых порой изображали политиков в форме гениталий. Так же ему встречались антигосударственные лозунги, а на некоторых из стен и вовсе никакого покрытия не было, лишь оголенный, холодный, безжизненный бетон. В сравнении с остальными частями столицы подземелье академического района сияло и благоухало.

Народу здесь всегда хватало с избытком и, большинство, в спешке не обращая внимания, летели по своим делам, даже не окидывая взглядом окружающих их вокруг людей. Сбить кого-нибудь с ног и скрыться в пролете было обычным ежедневным делом. Иногда люди бросали короткий взгляд за спину, пожимали плечами и бежали дальше, закинув язык себе на плечи.

Ниже открывался вестибюль станции «Гражданская», который был окрашен в оттенки золотого и черного цветов. По центру станции, в желтом свете фонарей, располагалась статуя политического деятеля, державшего на руках ребенка. По обе стороны от него стояли два солдата с винтовками на плечах. Статуя ребенка в руках политика обозначала будущие поколения, ради которых обязан стараться народ Альянса, но некоторые видели в этом более извращенный символ: власть отбирает детей у тех, кто не хочет идти по указке.

В потоке людей, спешащих на утреннее построение, можно было вполне и убиться. Стоило лишь только оступиться, потерять равновесие, и толпа задавила бы тебя, даже не обратив внимание. Если только местный наряд полиции не успеет вытащить тебя из-под чужих копыт, размахивая резиновыми дубинками. В общем, следовало ступать осторожнее, когда эскалатор проглатывал последнюю из ступеней лестницы, выводя тебя на платформу.

Тысячи разных людей по внешности, нации, цвету комбинезона спускались в недра земли, чтобы занять свое место в вагонах, доставляющих их в свою ячейку гигантского столичного муравейника. Государственных людей было отличить проще всего, особенно из академии, ведь у каждого из них был свой цвет одежды, определяющий человеку призвание.

Оранжевый для пожарных, белый для врачей, черный для «бдителей» порядка и так далее. Палитра красок была полна, и каждому механизму в большой системе было уготовано особое значение. Наличие многонациональности обуславливалось тем, что старые границы между государствами были стерты, отчего народ потоком рвался в самые преуспевающие города, одним из которых и была столица.

«Человечество было близко к установлению мира на Земле» – так вещало СМИ. На самом же деле сформировались более могущественные группировки, поделившие территории и установившие свои порядки.

Земле было еще далеко до рая, во все эпохи жизни здесь все равно были уголки, где буйствовала война, занимались торговлей детьми и каннибализмом. Каждый был волен выбирать себе свой путь в этой нелегкой жизни. Кому-то нужен был новый дом, а кто-то хотел начать новую жизнь. После объединения стран стены академии были открыты для каждого гражданина, готового пройти отбор на поступление, но не всем это было по силам.

Однако, покидать столичные места и возвращаться в провинцию никто не желал, уж слишком худо все было за пределами большого города. Каждый выкручивался как мог, чтобы снова не вернуться в свое старое болото, да и не все хотели служить новому политическому строю. По этой причине людей в форме не сильно любили в народе, считая их отдельной, привилегированной кастой.

Поллу, ловившему на себе косые взгляды, казалось, что трудяги на заводах или какие-нибудь торговцы краденым золотом считают, что закон для людей в форме не писан. Будто он распространяется только для них. А, может, это было действительно так. Альянс сложно назвать правовым государством, нежели полицейским. По крайней мере, он точно видел, как за окнами его 17 этажа, черные комбинезоны гоняют людей дубинками по улице.

Никто из людей не выбирал, в каких условиях он родился, и кем были его родные. В будущем генетика все еще оставалась неподвластной человеку. Закон естественного отбора присутствовал в каждом аспекте жизни. Каждый из людей был винтиком механизма одной гигантской машины, которая направила свой взор к звездам, но не каждому был дан шанс оказаться среди них. Кому-то выпадала доля рабочего, который пашет по две смены на заводе за такие мечты.