Сергей Кулагин - «Хроники мёртвых городов – 2». Сборник рассказов

– Верно. Вы так же помните, где вы?

– В спеццентре.

– Прекрасно. А Савва? Вас все ещё волнует, где он?

– Нет, я знаю, что Савва Игнатьевич уже не ребёнок. Он в безопасности и занят работой.

– Отлично! Как вы себя чувствуете?

– Как живой труп.

– Шутить изволите, батенька? А нам не до шуток.

– Мне тоже. Но мне лучше, доктор.

Доктор прокашлялся. Теперь ни он, ни его ассистент, ни обстановка палаты госпиталя уже не дёргались рывками, лишь слабо расплывались в контурах. Но Артём прикрыл глаза. На что здесь смотреть, это он уже видел множества раз. А ничего другого ему не покажут. Он все знает наперёд.

Проваляется здесь день или два. Максимум неделю. Четыре раза в сутки к нему будет приходить медсестра или медбрат (он даже не поймёт из-за костюма, пока с ним не обмолвятся парой фраз о самочувствии) с уколами и безвкусной едой в ланч-боксах: месиво из овсянки или гороховый суп, соевое мясо и подслащённая бурда с мерзким названием «кисель».

Артём ненавидел кисель, с детства. Вернее, сначала любил. Бабушкин. Клюквенный. А в школе кисель был словно приторно сладкий обойный клей, невозможно горячий, припахивал неприятно. А пить в «День киселя» больше и нечего было. Приходилось давиться. Артёма хватало на несколько глотков.

Как-то мимо стола, где они, первоклашки, обедали шумной стайкой, проходил какой-то дегенерат из старших классов. Чем его привлёк Артём? Он не был шумнее остальных, не был и тише. Да, скорей всего, ничем. Просто оказался, как говорится, крайним. Дебилоид остановился на секунду и плюнул в его стакан.

Подскочила Ольга Ивановна, погнала ржущего придурка бесполезной «лекцией» о поведении прочь. А Артём смотрел непонимающе на мерзкий плевок на не менее мерзкой поверхности и не мог понять, почему и как это возможно? А главное, зачем? Зачем тот это сделал.

А потом его вырвало.

Где сейчас этот придурок? Скорее всего, нигде. Ликвидирован в общем массе других мертвяков. Вряд ли ему удалось уберечься, остаться среди живых. А может, он и до всего этого не дотянул. Естественный, так сказать, отбор. Такие тупиковые витки эволюции обычно долго не протягивали: лезли туда, где черным по белому написано: «Не влезай, убьёт», «Проход воспрещён» «Опасная зона». Их внятно предупреждали, но «дуракам закон не писан». И спроси у любого из них: «Зачем? Зачем ты это сделал?» – не ответят. Они понятия не имеют, зачем и для чего. Для чего живут, для чего гадят, лезут, куда не надо. Вот один тоже слазил… Теперь мир в хлам, а он, Савва Игнатьевич, – великий изобретатель Портала. Теперь ничего не поделаешь.

Теперь Артём сообщит медработникам о своей непереносимости киселя в стопятьсотый раз и ему дадут воды. Мерзкой, дистиллированной. И в конце концов через Портал в прошлое. Это только в поговорке «Через тернии к звёздам»… В жизни по-другому. А жизнь ли это? Вот так рывками между палатой в спеццентре после ампутации и тем «Днём Песочницы»? И так двадцать лет. Как один день. Это они все, доктор Шапиро, Артём Игнатьевич и остальные уцелевшие жили два десятилетия день ото дня, а Артём? Нет для него этих лет, он как тот поезд «из пункта А в пункт Б». Только его пункты не просто на расстоянии, а во времени. Да и чёрт с этим! Кто сказал, что лучше изо дня в день наблюдать, как от семи миллиардов на планете остаётся жалкая горстка?

Лучше туда, обратно. Там он хотя бы с двумя руками. Хотя… Руку бы отдал, не раздумывая, с радостью согласился вот так, без неё, с вечной фантомной болью, лишь бы…

– Доктор, давайте, отправляйте меня обратно.

– Но показатели ещё не…

– И не будут, вы же сами знаете. Лучше не будет, будет только хуже. Переход – это не пикник, знаете ли. Однажды я не выдержу и уже ничего нельзя будет поделать. Пока ещё могу, нужно пытаться снова и снова.

– Боюсь, что… – доктор начал было возражать, но, встретившись взглядом с Артёмом, оборвал себя на полуслове.

– А вы не бойтесь, доктор. Нечего вам бояться. Савва Игнатьевич – голова. Наверняка ещё что-нибудь придумает.

Кстати, он так и не сказал, что я должен сделать там?

– Нет. Как прежде просто передал игрушку.

– Совочек, значит. Который уже?

– Навскидку не скажу, но могу уточнить.

– Да не надо, не парьтесь.

– Что, простите?

– Ничего, выражение такое. Устарелое.

– А… – понимающе протянул доктор или сделал вид из вежливости.

– Совок. Совочек… Мы раньше так целую страну называли.

– Простите, что? – переспросил доктор. – Извините, я отвлёкся, потерял нить беседы.