Валентин Холмогоров - Разлом

Эти поразительные существа могут обмениваться информацией на расстоянии, догадался Иван. Тут же перед его внутренним взором возник домик-хижина, в котором он сейчас находился. Переплетение ветвей, образующих стены, тоже было живым – он каким-то непостижимым образом видел лениво текущие в древесной толще соки, поднимающиеся из могучих корней и наполняющие каждый листок в пышной изумрудной кроне. И все это являлось единым целым – и хижина, и само дерево, и чащоба вокруг.

Дом. Дерево. Жизнь.

Цельный образ, совершенный и неразделимый. Не просто существительные, но яркие картинки, наполненные движением, сутью и смыслом. Для того чтобы описать это, достаточно лишь представить себе нужный объект, и все лишние слова тут же отваливались, как мертвая сухая шелуха.

Дорога. Дом. Гость. Покой.

В следующий миг он снова взмыл над изумрудным ковром джунглей, укрывавших дно Разлома густым ковром. Здесь было тепло и влажно. Бесчисленные геотермальные источники выталкивали на поверхность планеты теплую грязь и горячие гейзеры, выплевывали в атмосферу густые облака пара и кипящей воды. Смешиваясь с холодным воздухом наверху, пар образовывал непроглядную пелену тумана и надежно прятал от посторонних глаз изнанку гигантского каньона. Сверху Разлом казался огромным котлом, в котором клубились и бурлили влажные молочно-белые облака.

Внезапно картинка сменилась. Иван увидел незнакомый зеленый континент, огромный, простирающийся от моря и до моря. Континент, сплошь покрытый лесами, пронизанный могучими артериями рек, несущих свои воды со склонов заснеженных гор к побережью. Лишь хорошенько приглядевшись, он различил смутно знакомые очертания береговой линии – это все-таки был Центрум, только совсем-совсем другой, не такой, как сейчас. Здесь не существовало дорог и каменных городов. Только бескрайние лесные просторы, убежище диких зверей. Нет, города все-таки прятались в лесной чаще: живые, выращенные из переплетений упругих ветвей и лиан, соединенные бесконечной паутиной подвесных дорог. Города, населенные мартышами, миллионами мартышей, крупных и поменьше, разных мастей и окрасов.

Вдруг что-то произошло, незаметно, но неотвратимо. На поверхности планеты словно из небытия возникли первые человеческие поселения, потянулись в небо дымные нити горящих очагов и случайных лесных пожаров. Изумрудное море колыхнулось, будто при наступлении отлива, сжалось, прянуло прочь от людских жилищ, окруживших себя чесоточными проплешинами вспаханных полей. Тут и там зеленые заросли прорезали просеки дорог, выгнулись к облакам каменные спины мостов, сковавшие, будто наручниками, берега быстрых рек. Вот живую плоть континента пронзила серебристая игла стальных рельс. Закоптили черным заводские трубы, коросты стремительно растущих городов вспухли в долинах рек, словно кровоточащие язвы.

И снова картинка дрогнула, ландшафт начал стремительно меняться. Земля просела, образуя местами глубокие провалы и впадины, буквально на глазах обмельчали и иссякли реки, высохли озера. Множество крупных городов зачахло и обратилось в пыль. Лесной океан схлынул, превратился в разрозненные лужицы, уступил место бурым равнинам пустошей и бескрайних степей, раскинувшихся между обнажившимися горными кряжами. Континент прорезала с севера на юг зияющая рана Разлома. Яркие искорки сознаний, миллионы связанных между собой разумных существ, обитавших когда-то в гуще лесов, стали гаснуть один за одним. Картина, напоминавшая сначала украшенное звездной россыпью ночное небо, в одночасье померкла. Часть ослепительных искр исчезла навсегда, часть переместилась глубоко под землю, в толще которой возникла сложная сеть полостей и каверн, соединяющихся меж собой несчетными тоннелями и ходами. Выжившие мартыши ушли в пещеры. И лишь в глубине Разлома да в нескольких сохранившихся лесах еще теплилась жизнь, почти такая же, как в древние времена.

Картинка пошла рябью, на мгновение дрогнула и вновь ожила. Иван скользил над поверхностью Центрума словно на невидимом аэроплане, высокие травы пустошей, казалось, щекочут его кожу, а прохладный ветер треплет волосы, чуть касаясь лица. Видение было настолько правдоподобным, что Ударник на краткий миг почувствовал легкое головокружение. Он осознавал себя летящим над бескрайней степью и в то же время ощущал собственное присутствие в самом центре некоей сложной концентрической системы, состоящей, словно спиральная галактика, из множества разрозненных, но тесно связанных друг с другом миров. Казалось, у него нет сейчас ни рук, ни ног, однако он мог дотянуться до любого элемента этой системы, прикоснуться к нему собственным разумом и ощутить его – мягкое тепло или холод, являвшееся одновременно и цветом, и вкусом, и настроением, и невыразимой сутью каждого уникального и неповторимого мира. Пойманная им суть бытия выражалась всеми известными человеческими чувствами и еще парочкой неизвестных. Система была настолько прекрасна и совершенна, что у Ивана перехватило дух от восхищения. Это невообразимое ощущение переполняло, разрывало его изнутри, ему хотелось плакать и смеяться одновременно от внезапно окатившего его осознания . Он был словно глиняным сосудом, который кто-то наполнил прекрасным вином. Иван видел и воспринимал каждой клеточкой своего организма этот объемный и восхитительный вихрь, вьющийся в бесконечности пространства точно ураган. Вихрь был бесконечно сложен и в то же время бесконечно прост, как спираль из камней с хризопразом в сердцевине – ключ , отпирающий двери к пониманию истинного устройства вселенной.