Виктор Власов - Сон в зимнюю ночь

«Проявишь страх и потеряешь власть» – отозвалось у меня в голове.

Взгляд Джулис как-то непонятно замерцал.

– Что, Витя? – ослабевшим голосом спросила она. Слова, точнее отзвук, созданный отступающими волнами тревоги, повисли над моими ушами; и почему-то смысл этих слов никак не протиснется внутрь головы?

А что, собственно, «что?» «Что стал, как истукан?» Или «что тебе от меня нужно?» Наверное, вначале ожидалось первое, но, судя по теперешней бледности и вялости, уже второе…

Не дожидаясь ответа, девушка тихо опустилась снова на кровать, легла на бок и перестала мучиться непонятно чем – уснула. Я тяжело вздохнул, и на душе стало противно. Повернувшись, я потащился мимо неё на лоджию как полу-раздавленный жук. Вина разбирала сердце: я грубое тупое животное! Я не имел права истязать чувствительную девушку! Обида, омрачившая наши отношения с Джулис, казалось, овладела моим сердцем, и отстукивала свой неприятный ритм внутри моего тела. Я переживал: «Проклятые подростковые комплексы! Молодой, здоровый, талантливый учёный, а без алкоголя не способен сократить дистанцию… тряпка что ли!»

На лоджии, помимо пары шезлонгов, журнального столика, пары-тройки тенистых кустиков в кашпо обнаружился и небольшой холодильник. В холодильнике – только пластиковые ячейки, в которых можно заморозить воду. Я вышел в коридор, машинально снял со стены трубку внутреннего гостиничного телефона, набрал первый пришедший на ум номер и, подивившись стойкости привычки, сердито и гулко вложил трубку обратно в аппарат.

– Как я поговорю с кем-нибудь? – спросил я сам себя. – Моя девушка меня не хочет, придите, помогите?

Поймав за спиной взгляд, я обернулся. Она, придерживаясь за стену, вяло разглядывала меня.

– А-а, Джулис…

Словно очнувшись от летаргического сна и потеряв силу, девушка опустилась на пол:

– Что с я происходить? Никогда так долго не оставаться, где хочешь?! Раз – ты в Плимуте или… Помнить я где-то… Витя… помнить: ты я откуда взял? Такие большие вот стеклянные!..

Обдумывать ответ было некогда, и я обронил:

– Профилактика от болезней. Ты ведь из богатой семьи и… находилась в барокамере.

– Я болезней? У я богатый семьи, но не очень богатый. Я помнить, давно… доктор сказать может умираю… и папа-мама давал я пить витамин и укол. Говорить я теперь «поправляйся девочка». Я много везде, где мечтать… там хорошо, и Эндрю, и колледже, анд фрэндз. А потом стеклянные большие… барокамере? И ты… больно!

– Я спас тебя, Джулис. Тебе никто не говорил, но доктор, которому твоя семья заплатила денег, иногда держал вас в камерах, не только чтобы лечить. Он – ненормальный, хотел подарить вас одному тоже «не очень». – Я покрутил пальцем у виска, удивляясь способности выдумывать на ходу. – С ним лучше не встречаться. Теперь ты никуда от меня не денешься, не покинешь внезапно, понимаешь? – я проводил её до кровати и, сел рядом, не решаясь обнять.

– Чувства я – не понять. То таки, то други!.. Эндрю тоже говори, что я никуда не идти, не потеряться с ним…оставаться много время и ничего…

– Обещаю, ты со мной надолго!

– Надолго – нет. Хочу не знать, когда я не будет с ты, понимаешь?

– Ты и не узнаешь.

– That`s great, Vitya! – усевшись мне на колени, закрыла глаза.

– Душ свободен.

– Ок!

Человека, которого мы едва застали на пороге придорожной закусочной, было трудно узнать по фото. Жёсткая бахрома серо-стальных волос лоснилась на солнце, лоб по-индейски обвязан тесьмой, и за неё воткнуто у виска бело-чёрное перо. Лицо располнело и приобрело плутоватые черты.

– Мистер Лейджелил? – протянул я визитку, взятую у Джуниора. – Плиз!

Глаза прищуренные, расставленные широко, неприветливо обвели нас, утомившихся хождением на жаре. Жилистые крепкие загорелые руки прижимали к себе прикрытую синей материей корзину. Покрутив головой, словно пытаясь избавиться от мигрени, он открыл дверь и пригласил войти.

Свет, озаривший помещение тесноватого торгового зала, сумевшего вместить прилавок да несколько столиков, пробудил огромного пёстрого попугая в клетке. Клювастая голова повернулась одним глазом к входу:

– What’s up, old chap?

– Бывало и получше! – к моему сожалению, ответил индеец по-английски. – Алоха!

– Ало-оха! Ало-оха!

Гавайской жизнерадостностью, общительностью, особым интересом к посетившим его «интуристам» Лейджелил похвалиться не мог. Об этом однозначно говорил его усталый вид, с которым тот бухнулся на стул напротив холодильника. Мой, обыкновенный вроде бы, взгляд удивил и рассмешил его одновременно. Убрав корзину под прилавок, он спросил с лёгкой усмешкой: