Леся Яровова - Чудо из Того леса

Вру, конечно, и что? Мне не трудно, а мальчику приятно. Он же у нас гений и понятия не имеет, что я на биофаке училась. Для него я так, Вичка-Спичка, вроде глупой сестренки.

– Есть такая сталкерская легенда, – сдается Валерик, он вообще долго дуться не умеет. – О Золотом Шаре. Что вроде любое желание выполнит. Была одна зона… Ты знаешь, их шесть было сначала посещаемых, а теперь пять?

– Да знаю, знаю! – не выдерживаю я. – Не бином Ньютона. Дальше-то что, про Шар?

– Хармонт, – продолжает, словно не слышал, Валерик, и я понимаю, что он сел на своего конька. – Ходили еще в такую зону в Хармонте, пока она не…

– Не сплыла! – подсказываю.

Да разродится он сегодня?

– Не сплыла, – послушно подхватывает Валерик.

Видно, что мысли его далеко, лицо такое стало задумчивое, поэтичное. А он и не страшный вовсе, просто щенок еще, птенец неоперившийся. Никогда я на таких не смотрела, а зря, наверное. Вот из таких добрых умников настоящие мужики и вырастают.

– Не сплыла она, а заплыла вся, до края, не сунешься теперь. Залило ее ведьминым студнем, это на местном жаргоне коллоидный газ так называется, который еще ведьмин огонь, колдовское варево, зеленая хмарь…

– Да бросай ты про это! – теряю терпение. – Что Шар-то?

– Там, говорят, Шар был, – нехотя отрывается Валерик от коллоидного газа. – Золотой Шар, или Машина желаний. Его один сталкер нашел и использовал годами, а потом другу карту нарисовал, тот пошел, и дошел, и пожелал. Только Шар то желание выполняет, которое самое сокровенное, понимаешь? То, что в душе прячется. А тот сталкер зону ненавидел больше всего на свете. Ничего не хотел так сильно, как зону ненавидел, вот и – накрылась зона, нет туда больше ходу никому. Ничего из нее больше не вынесешь.

– Так а как же? – волнуюсь я. – Как это получилось? Как оно сработало? Что ученые говорят?

– Уче-о-о-о-ные, – тянет Валерик. – Ученые про то ничего не говорят, это я тебе байку сталкерскую пересказал.

– И как мне поможет твоя байка? – кричу я.

Теперь Валерик по-настоящему злится.

– Слушай, Спичка, у тебя другой шанс есть? Кроме чуда? Нет? Так вот и не ори. Или божьего чуда жди, или вон пошли с нами за чудом, к которому тропка проложена и на карте отмечена. Там, глядишь, и вернут тебе твою… детородную функцию, будешь со своим Григом жить-поживать. Фифа. Иди отсюда вообще, дай мне поработать.

На фифу я не обижаюсь, и похлеще называли. Я смотрю на его упрямый, плохо стриженный затылок, и мне вдруг становится его очень жалко.

– Валер, – говорю. – А ты-то сам что у Шара попросишь?

– Не твое дело, – бурчит, и я понимаю – не мое. Ухожу.

ВАЛЕРИК, девятнадцать лет

Подняли нас затемно. Вышли на улицу туманную и холодную, зуб на зуб не попадает. Мы трое ежимся, руки прячем, а этому, альфа-Витьку, хоть бы хны, стоит в футболке на голое тело, торсом хвастается, мутант. Спичка на него как завороженная смотрит, а он взгляд ее перехватил и улыбается сытым котом. Надел я панаму и чувствую себя нелепо до крайности. Снял, в рюкзак сунул. Смотрю, Спичка с Ванычем тоже от головных уборов избавились. Стоим, как солдатики на смотру, а Витек у нас командир.

– Внимание, господа туристы. Двигаемся гуськом, желательно след в след. То есть первым идет Юрий Иванович, за ним Валерик, прямо по его следам, дальше – Вика, а я замыкающим. Если скомандую: «Стоп», значит, надо замереть, объяснять там некогда. Тропа хоть и натоптанная, но в Том лесу всякое бывает, всего не упредишь. Это ясно?

Шпарит, как по писаному, экскурсовод. Не люблю таких, наглых, самодовольных.

– Ясно, – Ваныч отзывается.

Спичка кивнула, я тоже кивнул, мне не жалко. Что тут непонятного? Идешь себе по тропе, и иди, эта аномальная зона не такая страшная. Говорят, если с тропы не сходить, все хорошо будет.

– На тропе бывает блуждающая пасть и лисья труха, с боков может зеленка наползти. Я все увижу и скомандую. Главное условие: с тропы самостоятельно – ни ногой. Без моего на то позволения вообще никуда – ни ногой. Но если уж прикажу бежать, бежать, куда указано, двумя ногами. Ясно?

Киваем. Инструктаж проходим у остряка-самоучки. Мерзнем, как цуцики.

Цуцик. Слово такое милое, мамино, давнишнее. Еще с того времени, когда мама меня помнила. Сейчас она и себя не помнит, спасибо болезни Альцгеймера, от которой лекарство – одно чудо, да и то сомнительное. Я раньше думал, что это болезнь стариков и старух, маме же сорока нет! Я для нее на все пойду, биться буду, как она за меня когда-то. Говорят, им, больным, не больно, главное не расстраивать, давать жить спокойно в «мутных» участках, тогда и просветления чаще приходить будут, только я не могу, когда она меня папой считает и целоваться лезет, и рассказывает такое, что… не могу я, вот и все.