Михаил Тырин - Синдикат 'Громовержец'

Тот ответил жалобным визгом.

- Слышь, Пельмень, а ты куда шел-то?

- Что? - Пельмень удивился этому неуместному вопросу.

-Куда ты шел?

- К колодцу, - ответил Пельмень свистящим шепотом. Он даже начал стаскивать ведро с себя. В будничном вопросе Пакли он уловил знак нормализации обстановки. - Воду "селедкам" хотел поменять.

- Ну и иди к колодцу, - захихикал Пакля. - "Селедки" заждались.

Пельмень, исполненный замешательства, поглядел на Паклю. Уж не рехнулся ли приятель?

- А эти? - настороженно спросил он.

- Иди, иди... - Пакля никак не мог перестать хихикать. Наконец сам отлип от стенки и вышел из сарая. - Вот так! Дорожка свободна!

Пельмень пулей выскочил на улицу и скрылся, умудрившись ни разу не громыхнуть ведром.

Пакля потер вспотевшие ладошки о рубашку, облизал губы, которые все еще дрожали.

- Идите сюда! - громким, хотя и не очень твердым голосом провозгласил он. Десантники безмолвно один за другим вошли во мрак сарая.

- Шлем! - Он протянул руку - и действительно в нее положили шлем. Безропотно, быстро, но без суеты.

Пакля уселся на ящик из-под гвоздей, заложил ногу на ногу.

- А теперь, пацаны, - развязно проговорил он, - быстренько рассказали, кто вы такие, что это за штука, и чего мне с вами делать?

В эту секунду Пельмень набирал ведро и, глядя в пустоту, думал: "Не к добру это все. Точно, не к добру..."

* * *

В доме у Дрына были мутные стекла, провисшие потолки и засаленная до неприличия мебель. Может быть, именно поэтому он старался поменьше времени проводить здесь, а побольше - на водокачке, на свежем воздухе и зеленой травке.

Одна вещь необычно выделялась в доме - старая, но дорогая гитара с черной лаковой декой. Но ее звуки почему-то здесь глохли, как в трясине. Играть Дрын предпочитал в других местах.

Был полдень, на окнах метались остервеневшие мухи. С веранды несло кислятиной от поросячьей похлебки, сваренной из пищевых отходов и комбикорма. Дрын сидел на кухне, он только что проснулся и чувствовал себя отвратительно.

Просыпаться в тесном несвежем жилище, да еще днем, в такую жару - это и в самом деле неприятно. Он ждал, пока мать заварит чай, чтобы быстренько перекусить и умчаться отсюда.

- Люди вон с обеда уже идут, - ворчала мать, яростно перемывая железные миски в ведре с мыльной водой. - А он только встал, видите ли... Все люди как

люди, работают, родителям помогают... А он, видите ли, работать не может. Руки, видите ли, сахарные...

- Отвали, мать, а? - жалобно вздохнул Дрын и отвернулся к окну.

- Отец сгинул, так думала, хоть сын у меня будет... - в этом месте она сорвалась на плаксивые нотки и замолчала. Дрын машинально повернул ручку приемника, чтобы заглушить ее всхлипы. Слушать их было невыносимо.

В Зарыбинске, не считая сетевого радио, ловилась только одна станция. Тесную кухню заполнили неторопливые переливы - "Как прекрасен этот мир, по-смотри-и-и...".

Мать разогнулась и с тревожным недоумением уставилась на приемник.

- Чего это они?

- Кто? - удивился Дрын.

- Чего это они запустили? Мир им, видите ли, стал прекрасен. Это они к чему такое завели?

- Да чего ты вскочила-то? - хмыкнул Дрын. - Песня как песня. Просто так, взяли да включили...

- Ну нет! - воинственно заявила мать. - Они просто так ничего не делают? Мир им прекрасен... Вот увидишь - цены подымут или опять войну какую начнут.

- Ну тебя на хрен, мать! - разозлился Дрын. - Несешь какую-то ересь...

- А вот увидишь. У нас как что случится, так обязательно музыку ставят. Дурить-то они нас умеют, это дело нехитрое.

Дрын тяжело вздохнул и опять отвернулся к окну. Мать у него была нестарая и неплохая, но слишком слабая. Обстоятельства гнули ее, как хворостинку.

Раньше она была проводницей. И отца встретила в поезде, когда каталась по маршруту Москва - Воркута. Отец ехал с Севера, его карманы пухли от денег, он был пьяный, щедрый, веселый, весь рвущийся к новой жизни на "большой земле".

А матери в то время уже исполнилось тридцать пять.

И что-то в ней проснулось, когда она увидела этого сильного, большого, познавшего жизнь человека. Она тоже захотела новых дорог, новой жизни светлой, веселой, богатой. И ей была нужна своя "большая земля". А поддатый "северянин" вроде был и не против такой попутчицы...

Так и получилось, что с поезда они сошли вместе. Осели в Зарыбинске, прикупили домишко. Большая не большая, а все ж своя земля.

Но деньги быстро таяли, а обещанная новая жизнь никак не наступала. Отец превратил свое возвращение в затяжной тяжелый праздник, из которого никак не мог выбраться. Однажды, случайно протрезвев, он вдруг понял, что женился, в общем-то, спьяну. Но уже поздно было что-то менять. И маленький Дрын тоже появился на свет, видимо, случайно. Как пьяная галлюцинация.