Джеймс Уайт - Эскулап

Конвей благодарно кивнул, лихо прыгнул в тележку и включил мотор, будто делал это по сто раз на дню...

В той приятной и деятельной жизни, которую он вел в этом весьма необычном месте, именуемом Общим сектором, только одно претило ему, и сейчас он снова столкнулся с этим, войдя в секцию мнемограмм: там находился на дежурстве монитор. А мониторов Конвей не выносил. На присутствие кого-либо из них он реагировал примерно так же, как на носителя особо страшной инфекции. Конвей считал себя существом разумным, цивилизованным, не лишенным нравственных начал, а потому не способным всерьез возненавидеть кого-либо или что-либо, однако это не мешало ему совершенно не выносить мониторов. Он знал, разумеется, что время от времени в любом коллективе случаются срывы и всегда нужны люди, которые в этом случае предпримут определенные меры, необходимые для сохранения порядка. Но испытывая отвращения ко всякому насилию, Конвей органически не мог хорошо относиться к тем, кто такие действия предпринимал.

Да и было ли что этим мониторам вообще делать в Госпитале?

Человек в темно-зеленом комбинезоне, сидевший перед контрольной панелью информатора, заслышав шаги, торопливо обернулся, и Конвей испытал еще один удар. В добавление к майорским нашивкам на плечах монитора красовались значки с изображением жезла и змеи - эмблемы врача!

- Меня зовут О'Мара, - достаточно приветливо представился он. - Я главный психолог этого бедлама. А вы, полагаю, доктор Конвей?

Он улыбнулся.

Конвей заставил себя улыбнуться в ответ, прекрасно сознавая, сколь вымученная его улыбка, и опасаясь, что собеседник это тоже понимает.

- Вам нужна тельфианская мнемограмма? - спросил О'Мара, голос его звучал уже менее приветливо. - Ну, доктор, на этот раз вам выпал действительно фантастический случай! Только закончив работу, постарайтесь как можно скорее стереть мнемограмму. Поверьте, это отнюдь не те воспоминания, что хотелось бы сохранить надолго. Поставьте вот здесь отпечаток пальца и присядьте вот туда.

Пока О'Мара закреплял на его голове налобную ленту и электроды образовательной машины, Конвей старался выглядеть особенно невозмутимым и не избегать жестких и умелых рук. Короткие волосы О'Мары отливали тусклым металлическим блеском, и взгляд у него тоже был металлический, колючий.

Конвей понимал, что этот взгляд сейчас фиксирует все его реакции, а острый, проницательный ум делает соответствующие выводы.

- Ну, вот и все, - сказал наконец О'Мара, когда сеанс закончился. Да, пока вы не ушли, доктор, вот еще что: думаю, нам с вами не мешало бы провести небольшую беседу установочного характера, если можно так выразиться. Не сейчас, конечно, сейчас у вас серьезный случай, но и особенно не откладывая.

Конвей спиной ощущал на себе его цепкий взгляд, пока шел к двери.

Как ему сказали, он должен гнать из головы лишние мысли, чтобы вновь приобретенная информация улеглась в голове соответствующим образом. Однако он неотвязно думал о назначении монитора, который относился к высокопоставленной части постоянного персонала Госпиталя, да к тому же еще был врачом. Как можно совмещать две такие разные профессии? Конвей подумал о нарукавной повязке, которую носил. На ней были изображены черный и красный круги тралтан, пылающее солнце дышащих хлором илленсанов и обвивающая чашу змея земных медиков известные всем медицинские символы трех главных рас Галактического союза. А тут этот доктор О'Мара, чьи петлицы на воротнике свидетельствовали, что он целитель, а нашивки на рукавах говорили, что к медицине никакого отношения не имеет.

Одно теперь было ясно: отныне Конвей не успокоится, пока не разузнает, почему главный психолог Госпиталя является еще и монитором.

ГЛАВА 2

Конвей впервые принял внеземную мнемограмму и теперь с интересом наблюдал, как раздваивается его сознание - верный признак того, что программа "прижилась". Подойдя к операционной, он уже ощущал себя сразу двумя существами - и земным человеком по имени Конвей, и огромным пятисотчленным тельфианским психоединством, которое должно было регистрировать все, что касалось физиологии этой расы. В таком раздвоении состоял единственный недостаток системы мнемограмм, если это можно было считать недостатком. В мозгу, прошедшем "обучение", в равной мере запечатлевались не только факты, но и личность существа, хранившего эти факты. Не удивительно, что диагносты, порой державшие в памяти до десяти мнемограмм сразу, вели себя несколько странно!