Хюберт Лампо - Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений

— Видишь ли, раньше я изменял тебе с тобой самой. От недели к неделе ты была и ты и другая, и я был и я и не я…

— О, как я тебя понимаю!

— Я боялся потерять тебя. Но теряя тебя, я всякий раз необъяснимо обретал тебя в другой. Ты была явной и ускользающей. Ты мне и принадлежала и нет.

— Помнишь, когда я сказала тебе: «Для меня любовь — это сражение!»? Ты был жалким раздавленным человечишкой. О, как бы я хотела, чтобы ты снова стал им.

— А я бы хотел, чтобы ты опять превратилась в карикатурный синий чулок с математическими способностями.

— О, Альбер! Альбер! Как много мы потеряли!

Она заплакала:

— Всю жизнь, — горько жаловалась она, — ты будешь — ты, а я — я! Это невыносимо, правда?

Стирая её слёзы ласковыми поцелуями, он шептал:

— О да, Иоланда! Это нестерпимо! Нестерпимо!

На следующий день Альбер Пенселе с супругой вернулись на службу к профессору Отто Дюпону.

— Что это там шевелится? Видите? — возбуждённо спрашивал стоящий у ограды худощавый человек, глядя широко раскрытыми глазами на крону развесистого дуба.

— А это какая-то птица, — ласково отвечал служитель. — Скорее всего воробей.

— Воробей! Неужели воробей? — восклицал человек, размахивая руками. — Смотрите, крутится, крутится, видите? Ну посмотрите же! — Он радостно хлопнул своего спутника по спине и залился счастливым, по-детски радостным смехом.

Потом справа что-то зашуршало.

— А, кошка! — ахнул человек. — Так это кошка? Я и не думал, что она такая красивая!

У свидетеля этой сцены повлажнели глаза. Человек лет тридцати, впервые видящий мир зрячими глазами, словно впервые ступает по нашей земле. Пусть же Солнце щедро одарит его красками и формами, пусть засветятся для него все звёзды космоса!

Когда получасом позже посетитель, потрясённый виденным, сидел в мягком кресле перед старшим врачом, доктором Роубалом, с которым познакомился накануне на довольно весёлом праздновании десятилетия санатория, с уст его сыпались самые восторженные эпитеты.

— Но, доктор, это невероятно! Вы способны вернуть зрение практически каждому слепому!

— Теоретически каждому, друг мой, теоретически, — скромно поправил его доктор Роубал. — Практически ещё далеко нет! Прошу вас, ещё кусочек кекса, это изделие моей жены, — угощал он гостеприимно. — Кое-чему мы действительно научились, но отнюдь не всему, чему хотелось бы. Всё, чем мы располагаем, основано на опытах. Так что видите, никакая слава…

— А неудач у вас много?

— Ну, теперь не очень, раньше бывало больше. Один случай, к сожалению, имел даже трагический исход!

— Трагический?

— Да, если хотите, я расскажу вам. Вы, наверное, слышали имя Родриго Нбаньес-и-Морелья?

— Разумеется. Это ведь основатель нашумевшего в своё время морелизма? Он, кажется, умер года три назад?

— Да, — кивнул старший врач. — Он тоже был нашим пациентом.

Лицо его собеседника выразило крайнюю степень удивления.

— Погодите, погодите, — засмеялся Роубал. — Разумеется, художником он стал после того, как мы восстановили ему зрение. А прежде — вы, наверное, не знаете этого — он был скрипачом-виртуозом. Я познакомился с ним на его концерте. Он и аргентинец Перес были тогда в большой моде. Вы не можете этого помнить: вам в ту пору, лет 10 назад, могло быть — попробую угадать — лет 15, да?

Морелья был тогда ещё молод… и слеп. Он играл вместе с Пересом, тем самым, что начал вводить в музыку ультразвуки. Человеческое ухо воспринимает лишь звуки определённой частоты, звуки ниже и выше этих пределов человек не слышит. Но если эти неслышимые звуки соответствующим образом усилить, они оказывают на человека удивительное воздействие — вас охватывает невыразимая радость или гнетёт беспричинная тоска. Звук определённой частоты может, говорят, даже убить человека. Ну вот, чем-то в этом роде и воспользовались композиторы. Искусство всегда идёт в ногу со временем, не правда ли? Словом, Перес стал добавлять эти ультразвуки к обычной музыке. Изобрёл беззвучные инструменты, вместе с которыми обычные инструменты приобретали совершенно новое звучание!