Андрей Валентинов - Аргентина. Нестор

Прямиком в столицу Рейха ей не надо. Придется кое-куда заглянуть.

– Курс! Начальная точка – Париж. Следующая…

Закончив работу, Соль откинулась на жесткую, почти прозрачную спинку и вспомнила, что после новостей по радио обычно идет музыкальная программа. Сейчас новостей нет, но, может, песни остались?

Переключатель…

Соль усмехнулась. То, что надо! Песня земная, но написана ее соотечественником. Агент из французской группы наблюдателей пошел добровольцем на Великую войну и погиб под Верденом. Там и сочинил за неделю до смерти. Здесь песню забыли, но на Клеменции она стала очень популярной.

Мудрое руководство запретило исполнять ее по радио, чтобы не напоминать лишний раз о войне. Но это дома, на Земле можно. И даже нужно! Отец как-то предложил вернуть песню землянам – перевести на французский (а лучше сразу на несколько языков), записать на пластинках и пустить в народ. Послушают, может, и поумнеют. Так что пусть играет.

Соль, позывной «Сфера-1», улыбнулась. Пора? Пора!

Когда мост остался позади, Фридрих оглянулся.

– Включай фары. И скорость сбавь, а то поцелуемся с кем-нибудь в самый неподходящий момент.

Александр Белов, облегченно вздохнув, поспешил выполнить приказ. Затылок был мокрый, струйка пота стекла по спине до самой поясницы. Машин да и людей на вечерних улицах не так много, но когда скорость за 80, а сами улицы распланированы еще в позапрошлом веке, риск «поцеловаться» весьма реален. С воротами уже пришлось, посему фара зажглась только одна, левая.

– Ушли, – рассудил немец. – Если сразу в хвост не вцепились, не найдут…

Цепляться было некому. Перед тем, как таранить ворота, грузовику прострелили два передних колеса. На одной из улиц их пытался остановить патруль, но замполитрука надавил на клаксон и промчался мимо. Одного из патрульных снесло в кювет, но на этот раз Белов ничего не почувствовал. Не в гости его сюда пригласили. Да и не приглашали вовсе.

Слева – река, справа – одноэтажные дома, между которыми изредка возникали двухэтажки. Подробнее не разглядишь, солнце уже зашло, и на Ковно, бывший литовский Каунас, надвигалась ночь.

Фридрих, сидевший справа, на переднем сиденье, уверенно кивнул:

– Правильно едем. Пока прямо, вдоль Немана, до Шакяя.

Усмехнулся во весь оскал:

– Не удивляйся, я тут уже год работаю. Только не спрашивай на кого, камрад Белов, не то отвечу, что на Красный крест.

Александр пожал плечами. Спрашивать он и не собирался ввиду полной ясности. Считай, повезло. Не посадили бы к нему в подвал этого шпиона, перспектива превратиться в бифштекс стала бы вполне реальной. «А теперь подключите воображение, господин красный комиссар». Спасибо, обойдется.

Но куда они едут? Шакяй, судя по названию, это еще Литва, точнее, бывшая Литва, ныне Речь Посполитая. А дальше? Может, там у немца – тайный бункер, где можно пересидеть, или конспиративная квартира? Едва ли, Шакяй наверняка город невеликий, на десять домов, а искать их станут плотно. Тогда куда? На севере – остаток Литвы, но там у границы – польские войска, об этом в Заявлении ТАСС было. Что остается?

– Мы что, в Германию?

Справа послышался тяжелый вздох.

– Не спрашивал бы, студент. Приметы, что ли, не знаешь? Нам и так везет, словно утопленникам. А если бы бензина было на дне – или ты не смог бы машину завести? И вообще, чем тебя Рейх не устраивает?

– Но там же фашисты!

Александр рано понял, что в СССР, отечестве мирового пролетариата, любят и ненавидят только по команде. Он помнил, как отец вырывал из книжек портреты бывшего Льва Революции Троцкого, как по приказу учительницы зачеркивали в учебниках цитаты из Николая Бухарина. А вот товарища Сталина положено любить, причем с каждым годом все истовей. И быть тому до следующей команды с заоблачных кремлевских высот.