Алекс Викберг - 168 часов до Парижа

– Сумочку я обменяла на планшет. А что в этом такого? Откуда я знала, что там лежит эта железка? Времени не было совсем. Самолёт начал приземляться, а ридикюль был такой замечательный. – Жу-Жу, несмотря на своё положение, мечтательно зажмурилась.

– А то, что в нём украденные деньги. Это как?

– Очень жаль. Но откуда я знала?

– А вот любовник утверждает, что это ваш план: ограбить Морозова и улететь в Берлин. Что теперь скажите?

– Абсурд какой-то. Да и не смогу я. Любой подтвердит, что я крови боюсь.

– И что с того? Факты, факты говорят об обратном. Вот показания Левоневского и браунинг с пачками купюр. Присяжные должны принять к оправданию ваше: «Очень жаль»? Признавайтесь, кто убил! – вдруг сорвался на крик Порфирий.

– Левоневский сказал, что террористы, – пропищала напуганная Жу-Жу.

– И ещё Соловей-разбойник с царевной Несмеяной! Отправлю этапом на каторгу, там будите небылицы рассказывать! Сидельцы любят истории.

– Ой, вы обещали, что поможете. А теперь передумали?

– В неприятную историю, мадам Сапрыкина, вы угодили. Вот бумага, теперь пишите, как резали Морозова, и в деталях.

– Тогда точно попаду на вашу противную каторгу. Да и не знаю, что писать!

– Я, кажется, обещал помочь. Что, решили самолично выпутываться? Или будете работать со следствием, или пеняйте на себя. Здесь я единственный человек, который заинтересован в вашей судьбе. Левоневский сразу отказался, как только услышал фамилию. Вы ему случайная знакомая. Пишите, не отнимайте у меня время!

Сапрыкина решилась на последнее средство в своём арсенале – заревела. С камерой она уже познакомилась, многочасовой допрос выдержала, и поняла, что сил её дамских больше нет ни разу – надо реветь, вдруг поможет. Пару раз всхлипнув для разминки, затем упала на стол, сотрясая безутешным горем чернильницу непроливайку, начавшую выбивать мелкую дробь от сочувствия к арестантке. Дышать в крашенные суриком доски, отдающие табаком и ещё какой-то неизвестной кислятиной, было неприятно, но запах помогал держать нужный темп между всхлипами.

– Хорошо, хорошо, только не плачьте. Вот подписывайте протокол и можете передохнуть, – согласился следователь, выдержав для приличия продолжительную паузу. Забрав опросный лист с торопливым автографом Сапрыкиной, Порфирий вернулся к Левоневскому, который вновь принял независимый вид, сочинив себе мысль, что высокий покровитель скоро обнаружится, узнав о трагедии. Нужно только потянуть время, день-другой и раздастся спасительный звонок.

– Всё, утром заседание суда. А дальше пересыльный пункт и каторга, – с довольным видом сообщил Порфирий.

– Подождите, это почему? А как же следствие? – растерянно промямлил Левоневский, не ожидавший такой скорости в московском судопроизводстве.

– А оно, товарищ коммунист, закончено! Вот показания механиков, все не в вашу пользу. – Сыщик потряс пачкой исписанных протоколов. – А вот Сапрыкиной! – Показал лист с мелким почерком и каплями слёз. – Не отвертитесь! Да-с! – Потёр руки, как человек, удачно разрешивший трудную задачу. Следователь со значением посмотрел на городового:

– Голубчик, сделайте с оттягом для вменяемости. – Крупный полицейский приподнял лётчика за шиворот и, ударив в живот большим волосатым кулаком, заботливо опустил мычащего от боли заключённого на тюремный табурет.

– Улики налицо: ридикюль с деньгами и револьвер. Не знаю, на что вы рассчитывали, когда решили ограбить Морозова, но каторга вам обеспечена, а может быть и расстрел, как хладнокровного убийцы.

– Вот стерва, – процедил сквозь зубы Левоневский.

– Это надо рассчитывать, как согласие на работу со следствием?

– Констатация факта. Но чтобы ещё и механики отпихнулись! – воскликнул с негодованием лётчик. Впрочем, породистый поляк никогда не строил иллюзий насчёт так называемого «пролетариата». Одно дело, специалисты, пусть и низкого происхождения, но с образованием, и совсем другой винт – рабочие из реальных училищ. «Реальных» – этот латинизм вызывал у него стойкое неприятие. Такое название могли придумать только для ограниченных людей. Левоневский ничуть не презирал всяких там рабочих. «Вовсе нет! Что за ерунда! Полная глупость!» Он и представить-то себе не мог, что бы делал, окажись один на один с заглохшим двигателем. «Конечно, для обслуги нужны механики. А как без них! Очень даже что нужны! Его дело – управлять самолётом. Но попробуй объясни тупым пролетариям, что пилот может быть только один».