Владимир Немцов - Осколок солнца. Повесть

Лежит Вадим, подтянув простыню к подбородку, скучает, мучается. А там, за окном, жизнь. Виден кусок ослепительно синего неба и два рыжих бархана, похожих на горбы верблюда. Слышен крик осла. Неизвестно, зачем он сюда попал.

— Движимое имущество испытательной станции, — с грустной улыбкой говорил Вадим.

Димка целыми днями не видит Бабкина — тот устанавливает контрольные приборы в разных секторах зеркального поля. Говорит, что дела идут хорошо, но это так, для успокоения. Не ладится у Тимофея. Надо переделывать датчики на питание от местных плит, а сигналы подавать по силовым проводам. Сложные изменения в аппаратуре. Хотел он посоветоваться с другом, но волнения больному противопоказаны.

Однакож все это пустяки — не сегодня, так через неделю приборы будут установлены. Куда серьезнее, когда тебе не верят. Это как едкое несмываемое пятно: моешь, скоблишь, чистишь, а оно не исчезает. Есть только один выход: найти истинного виновника. Багрецов ничего не знал о технологии курбатовских плит: могут они потрескаться или нет. Он знал, что один осколок пропал, это его и волновало.

В маленьком коллективе испытательной станции Багрецов еще не успел ни с кем познакомиться. Видел Курбатова, дважды говорил с ним, но не распознал, не понял еще человека. Зато очень хорошо понимал Кучинского. Других здешних обитателей в глаза не видел, но и при этих условиях, если бы спросили Вадима: кто мог совершить дурной поступок, то он, не задумываясь, назвал бы Кучинского.

Это наивно, глупо, ни на чем не основано — ведь нельзя же подозревать человека в грязных делах только потому, что он носит галстуки с сиамскими слонами! Но сердце Вадима жгло это неприятное чувство, подчас готовое вспыхнуть и пламенем вырваться наружу.

Нет, никогда Вадим не решится сказать об этом. Никогда. Он догадывался, что в мелкой душонке Кучинского таится надежда, что опыт Курбатова так и останется опытом, что никаких комбинатов здесь не построят и фотоэнергетики сюда посылаться не будут…

Но все-таки он прогадал, когда выбирал специальность. Разве мог он предполагать, что фотоэлементы, которые до сих пор применялись лишь в кино и разных лабораторных приборах, вдруг найдут место в энергетике? Никогда Кучинский не думал о пустынях Средней Азии. Что ему там делать? И вот, по милости товарища Курбатова, этакий неожиданный камуфлет!

Багрецов искренне верил в успех курбатовских ячеек, и если бы его сюда назначили, остался бы здесь навсегда. Немного смущала так называемая фауна пустыни — запомнилась встреча с вараном, но ведь фауна эта в конце концов переведется. Что ей делать возле людей? Здесь будут города и заводы, пески закроются зеркальными полями, между ними вырастут сады, пройдут каналы. Все это будет. А пока Вадим, прежде чем спустить ноги с кровати, осматривал коврик, стучал возле себя палкой, чтобы — избави бог — не подполз к нему хвостатый скорпион или мохноногая фаланга.

Между Багрецовым и Кучинским вот уже несколько лет существовала глубокая неприязнь. Жорка прикрывал ее ласковыми улыбочками и дипломатией, а Вадим говорил прямо в глаза все, что он о нем думает. Конечно, это не очень вежливо, надо снисходить к людским недостаткам. Но к Жорке Вадим не мог относиться иначе, хотя тот и старался втереться к нему в доверие. Резкая прямолинейность Багрецова не терпела дипломатических уверток.

Кучинский часто ему жаловался:

— Эх, Вадимище, не по-соседски действуешь! Ну чего ты выпендриваешься? Лучше всех хочешь быть? Не выйдет. Донкихотство сейчас не в моде, старик.

Родители Жоры души в нем не чаяли, и делали все, чтобы сын ни о чем не думал, кроме учения. Но Жора думал о другом. Зачем тратить драгоценное время и к тому же здоровье на познание человеческой премудрости? Жору удовлетворяли скромные тройки в зачетной книжке — они надежно перетаскивали его с курса на курс, а без стипендии он как-нибудь обойдется. Не всегда бывало гладко, подчас и стопорило, если объявлялась неожиданная двойка, скажем по электротехнике, но тут вступалась мама и устраивала папе сцену. Он кому-то звонил и, проклиная свою мягкотелость, смущенно и слезно просил за сына. Жоре разрешали экзамен пересдать, после чего он вновь обретал покой и самоуверенность до будущего года. Правда, к последнему курсу Жора стал благоразумнее. Несчастная двойка, а сколько хлопот! Выручали друзья, их конспекты, иногда хитроумная шпаргалка, насчет которой он не будет хвастаться даже самому близкому товарищу. Дело тонкое, щекотливое.