Филип Дик - Лучший друг Бога

– Но это же не по-человечески, – сказал Ник.

– Точно. Клянусь твоей багрово-зеленой жопой – так оно и есть.

– Я думаю, что Клео беспокоится обо мне потому, что ее отец умер, когда она была еще совсем маленькой. Она боится, что все мужчины… – Он искал нужное слово, но не мог его найти; его мыслительные процессы были теперь сбивчивыми, туманными и необычными. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного, и это напугало его.

– Да не беспокойся, – сказал Дзета.

– Я думаю, Клео какая-то пресная, – пробормотал Ник.

– Пресная? Что значит «пресная»?

– Пустая. – Он махнул рукой. – Или, я хотел сказать, пассивная.

– Женщины и должны быть пассивными.

– Но это служит помехой… – Он споткнулся на этом слове и почувствовал, что краснеет от смущения. – Это служит помехой их взрослению.

Дзета наклонился к нему.

– Ты все это говоришь потому, что боишься, что она тебя не одобрит. Ты говоришь, что она «пассивная», но ведь теперь-то, в этом случае, тебе как раз это и нужно. Ты хочешь, чтобы она шла еще дальше; то есть одобряла то, что ты делаешь. Но зачем вообще ей рассказывать? Почему она должна об этом знать?

– Я всегда ей все рассказываю.

– Зачем? – громогласно вопросил Дзета.

– Я обязан так поступать, – ответил Ник.

– Когда мы допьем это пиво, – сказал Дзета, – мы с тобой кое-куда смотаемся. Где, если нам повезет, мы сможем подобрать кое-какой материал.

– Ты имеешь в виду материал о Низших Людях? – спросил Ник и почувствовал, как в груди у него похолодело; он понял, что его затягивают в опасное предприятие. – У меня уже есть брошюра, которую один мой знакомый расценивает как… – Он замолчал, не сумев выстроить фразу. – Я вообще не собираюсь рисковать.

– Ты уже рискуешь.

– Но этого достаточно, – сказал Ник. – Вполне. Сидеть здесь, пить пиво и разговаривать, как мы разговариваем.

– Только один разговор имеет значение, – заявил Дзета. – Тот разговор, который ведет Эрик Кордон. Настоящий материал; не те поделки, что передаются на улице с рук на руки, а то, что на самом деле говорит, вся суть. Я ничего не хочу тебе говорить: я хочу, чтобы он сказал это тебе. Через одну из своих брошюр. И я знаю, где мы можем ее подобрать. – Он встал из-за стола. – Я говорю не о «словах Эрика Кордона». Я говорю о подлинных словах Эрика Кордона, о его иносказаниях и предостережениях, о планах, известных только настоящим членам мира свободных людей. Низким Людям в подлинном смысле, действительном смысле.

– Я не хотел бы делать ничего, что не одобрила бы Клео, – сказал Ник. – Муж и жена должны быть честны друг с другом; если я займусь этим…

– Если она не одобрит – найди себе другую жену, которая одобрит.

– Ты серьезно? – спросил Ник; голова его к тому времени так затуманилась, что он даже не мог понять, серьезен ли Дзета. И действительно ли он имеет в виду именно то, что говорит, – не важно, прав он или нет. – Ты хочешь сказать, что это могло бы разделить нас? – спросил он.

– Это уже разрушило множество браков. В любом случае, разве ты так уж с ней счастлив? Ты же сам сказал, что она «пресная». Это твои слова. Это сказал ты, а не я.

– Это все от спиртного, – пробормотал Ник.

– Конечно, от спиртного, «in vino veritas», – сказал Дзета и ухмыльнулся, показав коричневатые зубы. – Так на латыни; а значит это…

– Я знаю, что это значит, – перебил Ник; теперь он почувствовал злобу, но не мог понять, к кому. К Дзете? «Нет, – подумал он, – к Клео. Я знаю, как она бы к этому отнеслась: «Мы не должны накликать на себя беду. Нас отправят в лагерь для интернированных на Луну, в один из этих ужасных трудовых лагерей». – А что важнее? – спросил он у Дзеты. – Ведь и ты женат; у тебя жена и двое детей. Чувствуешь ли ты ответствен… – Язык снова отказался ему повиноваться. – Чему ты больше предан? Семье? Или политической деятельности?

– Людям в целом, – ответил Дзета. Он задрал голову, поднес ко рту бутылку и допил остатки пива. Затем он резко, со стуком поставил бутылку на стол. – Давай-ка двигаться, – сказал он Нику. – Знаешь, как в Библии: «Познаете вы истину, и истина освободит вас».

– Освободит? – переспросил Ник, тоже вставая – и находя это для себя затруднительным. – Вот уж это брошюры Кордона вряд ли с нами сделают. Какой-нибудь легавый разузнает наши имена, выяснит, что мы покупаем кордонитскую литературу, и тогда…

– Если все время искать легавых, – съязвил Дзета, – то как тогда вообще жить? Я видел сотни людей, которые покупают и продают брошюры, иногда на тысячи юксов за один заход, и… – он сделал паузу, – иногда сыщики действительно до них докапываются. Или какой-нибудь легавый заприметит тебя, когда ты передаешь несколько юксов торговцу. А затем, как ты говоришь, следует тюрьма на Луне. Но ты должен идти на риск. Жизнь сама по себе уже риск. Ты спрашиваешь себя: «Стоит ли игра свеч?» – и отвечаешь: «Да, стоит». Стоит, будь она проклята. – Он надел пальто, открыл дверь конторы и вышел на солнце.