Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте

Это не были крылья ястреба, а скорее, крылья бабочки – прозрачные, с прожилками, усеянные цветными крапинками, бирюзовыми, алыми, цвета черного дерева. Крепкая связка соединяла их с двумя плоскими мышечными подушечками под ее острыми лопатками; при этом у нее не было ни массивной грудины летающего существа, ни столь необходимой для полета упругой полосатой мускулатуры. О, я знаю, что, взлетая, Воздухоплаватели используют нечто большее, нежели просто мышцы, что в их тайне есть некие мистические дисциплины. И все же я, Наблюдатель, скептически относился к более фантастическим гильдиям.

Авлуэла закончила свои заклинания. Она поднялась, поймала крыльями ветер и оторвалась на несколько футов от земли. Она зависла между землей и небом, и ее крылья неистово бились. Ночь еще не наступила, а крылья Авлуэлы были лишь ночными крыльями.

Днем она летать не могла: мощное давление солнечного ветра швыряло ее на землю. Сейчас же, между сумерками и темнотой, было не лучшее время для полета. В тусклом сумеречном свете я видел, как она устремилась на восток, отчаянно махая не только крыльями, но и руками. Ее маленькое острое личико было сосредоточенно-хмурым, на тонких губах застыли слова заклинания. Она сжалась в комок, затем резко вытянулась – голова в одну сторону, ноги в другую. Внезапно она зависла горизонтально, глядя вниз, на землю, и ее крылья отчаянно бились. Ввысь, Авлуэла! Ввысь!

И она устремилась ввысь, как будто одной только силой воли победив угасающий свет.

Я с истинным удовольствием следил за ее обнаженной фигуркой на фоне темноты. Я отчетливо видел ее, ибо глаза Наблюдателя зорки. В воздухе она казалась в пять раз выше своего роста, а ее крылья расправились на всю ширину, частично закрыв от меня башни Роума. Она помахала мне. Я послал ей воздушный поцелуй и предложил слова любви. Наблюдатели не женятся и не производят на свет детей, но Авлуэла была для меня как дочь, и я гордился ее полетом. Мы странствовали вместе уже год, после того как впервые встретились в Агюпте, и мне казалось, будто я знал ее всю мою долгую жизнь. Из нее я черпал силы. Я не знаю, что именно я значил для этой девушки и источником чего был для нее: безопасности, знаний, неразрывной связи с днями, предшествовавшими ее рождению. Мне оставалось лишь надеяться, что она любила меня так же, как я любил ее.

Теперь она была высоко. Она крутилась, парила, ныряла, совершала пируэты, танцевала. Ее длинные черные волосы струились вокруг ее головы. Ее тело казалось случайным придатком к двум огромным крыльям, которые блестели, пульсировали и сверкали в ночной тьме. Она устремлялась ввысь, упиваясь свободой от гравитации, я же чувствовал себя все более тяжелым и неуклюжим. Затем, словно этакая изящная ракета, она резко устремилась в направлении Роума. Передо мной промелькнули подошвы ее ног и кончики крыльев. Еще миг, и она исчезла из вида.

Я вздохнул и, чтобы согреть пальцы, сунул руки под мышки. Как такое может быть, что я озяб и продрог, тогда как обнаженная девушка, Авлуэла, могла радостно парить в небе?

Шел двенадцатый из двадцати часов, и я должен был вновь приступить к Наблюдению. Я подошел к повозке, открыл футляры, подготовил инструменты. Чехлы некоторых циферблатов пожелтели и выцвели. Стрелки индикаторов утратили светящееся покрытие. Пятна морской воды попортили корпуса приборов – напоминание о том, как в Земном Океане на меня напали пираты. Изношенные и потрескавшиеся, рычаги и узлы тотчас же откликнулись на мое прикосновение, стоило мне приступить к приготовлениям. Сначала Наблюдатель молится об обретении чистого и проницательного разу- ма. Затем создает внутреннюю связь с инструментами. Затем начинается само Наблюдение, выискивая на звездном небе врагов человечества. Таковы были мои умения и мое ремесло. Я крепко сжал ручки и рычаги, выбросил из головы все мысли и приготовился стать продолжением моего ящика с приборами.

Я успел лишь шагнуть за порог и вступить в первую фазу Наблюдения, когда чей-то глубокий, звучный голос окликнул меня сзади:

– Ну что, Наблюдатель, как дела?

Я без сил прислонился к повозке. Когда тебя внезапно отрывают от работы, испытываешь физическую боль. На мгновение мне в сердце как будто вцепились острые когти. Лицу стало жарко, глаза утратили фокус, во рту пересохло. Собравшись с силами, я принял надлежащие защитные меры, чтобы ослабить метаболическую утечку, и отделился от моих инструментов. Пытаясь по возможности скрыть дрожь, я обернулся.