Андриан Ладан - Энэр

Потом пошли судебные дела: о незаконных действиях полиции, о необоснованном помещении на штрафстоянку, о взыскании компенсации за украденное из машины имущество – повсюду суды горой вставали на защиту полиции и сокрытие их преступлений.

– Вы, наверное, злитесь на меня, что впутал вас в эти дела? – извиняющимся тоном обмолвился Кузя.

– Нет, – ответила Елена, – не злюсь. Жалко мне вас! Жалко, что у вас так получилось! Я ведь и детей ваших искала, только исчезла та сожительница Яруллина вместе с детьми. А люди говорили, что они продавали детей на востоке в рабство.

Кузя словно удар получил – сокрушённо вздохнул и в бессильной злобе покачал головой, прикрыв лицо ладонью.

Елена дала номер Анатолия и попросила звонить с другого номера, чтобы не могли определить враги.

Напоследок она попросила прощения за столь горькую информацию, и Кузя попросил прощения.

Кузя сидел в том же сквере, на той же скамеечке, и злоба кипела в нём, как тогда, когда его избивали.

Отдалённый звук полицейской сирены не охладил пыл, а только добавил жару:

– Езжайте сюда, сволочи! – выдавил Кузя, стиснув зубы.

И сволочи приехали: они заехали с разных сторон, как и давеча; не пощадили даже клумбы тюльпанов в сквере; блюстители порядка и защитники народа высыпали сворой, распинывая людей, вышедших вечерком прогуляться, и набросились стаей шакалов на «жертву».

Они били дубинками и пытались схватить и подмять, а Кузя, ударив лишь пару-тройку, вдруг, словно наяву, услышал: «Нельзя!» Ему тотчас представились: куча мёртвых тел, Елена под пытками и узбек…

Перестав сопротивляться, Кузя, расталкивая шакалов, пошёл в воронок, ожидавший с открытой дверью.

Его доставили в тот же двор. Шакалы окружили машину, оставив «почётный» проход. Дверь воронка открылась, и Кузя вышел. Нашлись рьяные, попытавшиеся заломить руки, но их решимость быстро остыла. За них вступились ещё несколько по неписаному закону, но и те отлетели, сминая шеренги. Основная масса, вопреки внушённым правилам, осталась благоразумной.

Кузя вошёл в знакомую «проходную», мельком убедился в целости окна и заявил окаймлявшим: «Мне к начальнику!» Кортеж молча указал руками вдоль живой изгороди. Пройдя по коридору, Кузя свернул в дверь налево, по-прежнему в окаймлении, а потом ещё налево и оказался в тупике. Сопровождавшие засуетились позади и захлопнули дверь: оказалось, что была приготовлена западня – часть комнаты, огороженная решётками из толстой арматуры, замаскированная снаружи обоями.

– И что?! – возмутился Кузя. – Я требовал разговора с начальником!

– Начальник придё-ёт! – пообещали ему.

Полицейские сдёрнули обои и стали довольно пожимать друг другу руки, предрекая заслуженные награды, называя Кузю обезьяной, а клетку обезьянником.

Кузя ещё раз напомнил о начальнике, но смиренные рожи, стоявшие в оцеплении, превратились в наглые – обезьяньи. Одни выходили из комнаты, а другие входили: всем хотелось посмотреть на «зверя в клетке».

Наконец собрание зашушукало-притихло, и вошёл полковник, в коем угадывался именно начальник. Тот подошёл к клетке, оставаясь на расстоянии вытянутой руки, и рубанул столь же нагло и презрительно: «Ну что, десантник, допрыгался?!»

– Я желаю поговорить наедине! – потребовал Кузя.

– Будет тебе наедине, п – — к! Я тебе на этот раз такого кабана найду, б – -ь, – всю с – -у тебе р – — – т! Десантник, е – -а мать!!! – полковник демонстративно развернулся и вышел.

Кузя припомнил, что тоже иногда прибегал к мату в отношении нерадивого, но матерное обращение представителя власти – не рядового какого-нибудь, а руководящего – приравнивало всю государственную власть к тому ворью, которое общается на этом языке.

Кузя не знал, может ли скафандр справиться с этой клеткой, но пытаться не стал, а сел на пол, прислонившись спиной к стене.

В клетке не было абсолютно ничего: пол, две стены и решётка, вытянутая узким коридорчиком. Лишь пол был покрыт линолеумом, а стены оставались голым бетоном.

Продолжился обезьяний цирк, и Кузя закрыл глаза, чтобы не видеть его.

Было слышно, что менялся контингент. Вошёл кто-то из начальства, рангом пониже, и возмущённо съехидничал, почему обезьяна сидит.

– Никаких распоряжений не было! – последовал ответ.

– Приказ был мочить всех! – прозвучало надменно.

Начальник ушёл, а среди обезьян продолжились смешки и издёвки.

Кузя демонстративно не открывал глаз.