Игнат Черкасов - Трудно быть человеком. Цикл «Инферно». Книга вторая

Бабушка Пьера застыла, но не от шока, а будто задумалась.

– Мадам, он погиб как герой, защищая женщину от бандитов.

Бабушка Пьера тоже пригубила чай, чтобы смочить горло и наконец сказала:

– Это самое главное…

– Простите мадам.

– Он всегда хотел быть героем, как его дедушка, царствие ему небесное. Правда в отличии от Пьера он никого не спасал. Весь его подвиг закончился после высадки союзных войск, среди которых был и он. Он был совсем как Пьер, жизнерадостным оптимистом, мечтал сделать мир лучше и защитить всех слабых. Тогда ещё миру нужны были такие, не то что сейчас… Он рвался в бой с 42-го, когда советская армия доказала всему миру, что мощь немцев сильно преувеличена. И вот наконец он попал на фронт и первое наступление… О дальнейшем он никому кроме меня никогда не рассказывал. К его стыду, как только союзные войска вступили в бой с немцами, во всяком случае его танковое подразделение, сделало всего пару выстрелов и прекратило бой, получив резкий отпор от немцев. Когда он спросил у своих сослуживцев почему нет приказа на контратаку, ему ответили, что советские войска уже на подходе. В итоге они сидели в танках и ждали пехоту советской армии. Он рассказывал, как ему было стыдно смотреть этим мальчишкам в глаза, когда они, не понимая почему танки союзников стоят, шли в бой на немцев. Вот и весь его подвиг… И когда я его спрашивала, почему он врет Пьеру и морочит мальчишке голову, он отвечал, что не хочет, чтобы его внук стал как он, мнимым героем, а мечтает, чтобы его внук стал одним из тех мальчишек, которые в итоге сами свернули хребет вермахту. Он его всё детство вдохновлял подвигами солдат, никому ненужными в наши толерастные дни. Французы забыли кому обязаны своей жизнью и какая цена была уплачена за это. Но Пьер не забыл и мечтал, как дедушка о подвиге и о том, чтобы стать героем. Спокойная служба его угнетала… Я никогда не забуду тот день, когда он наконец просиял, получив телеграмму о зачислении в ряды Легиона, который борется за свободу и демократию во всём мире… Грёбанная пропаганда… Простите…

– Я понимаю.

– Я знала, что всё так кончится, но как я могла его отговорить, когда видела, как он счастлив… С другой стороны, оно и к лучшему, что он здесь не остался. Наше воспитание в традициях не позволило бы ему спокойно жить в этом новом, насквозь прогнившем содомской поганью мире…

Инферно понимал чувства женщины и просто слушал, понимая, что лучшим лекарством для неё сейчас может быть только выговориться кому то, кто не пойдет жаловаться о нарушениях права человека или подобной ереси. Когда Бабушка Пьера договорила, Инферно начал:

– Я не знаю вашего супруга, но я знал Пьера и судя по нему могу с уверенностью сказать, что вы оба правильно его воспитали. Он был храбрым и мужественным человеком, который не побоялся выступить против целой своры и отдал свою жизнь за то, во что искренне верил, за те идеалы, которые вы в него вложили… Он умер за меня.

Бабушка расплакалась. Не зная, как помочь, он достал одну из четырех карточек с заранее разделенными семью миллионами долларов из своих запасов между четырьмя его бойцами и протянул её Бабушке Пьера:

– Пожалуйста примите это… Это помощь.

Бабушка Пьера отказала:

– Что я за воспитатель, если сама не верю в свои наставления и не исполняю их… Передайте эти деньги тому, кому они действительно нужны… Ведь помимо того, чтобы стать героем, мой внук хотел помогать людям.

Инферно удивился, он ещё не встречал человека, который бы отказался от денег:

– Нет вы не понимаете, это не копеечная компенсация, на этой карте почти два миллиона долларов.

– Простите, но мне действительно ничего не нужно. Сегодня я потеряла последнего дорогого мне человека, теперь я совсем одна… а теперь простите меня, но мне нужно побыть одной.

Инферно не стал настаивать и ушел, оставив женщину наедине с её горем:

– Я сделал всё что мог… Прощай Донжуан…

С адресом Жака пришлось повозиться. За городом с антропогенными ориентирами было плохо, зато картина, висевшая у Жака, помогла. Обратив внимание на виноградник Инферно направился к ухоженной хижине. На этот раз ему открыла дверь женщина бальзаковского возраста, она настороженно осмотрела его и спросила:

– Вам кого?

– Я по поводу Жака.

Женщина открыла дверь и вышла на порог:

– А что с ним?

– Примите мои соболезно…

– Вот же старый дурак…

Женщина отвела взгляд и у неё навернулись слезы: