Кордвейнер Смит - Планета Шеол

— Заберите это у меня, идиот! Заберите!

Когда Мерсер беспомощно развел руками, получеловек уже корчился в конвульсиях, повернулся спиной к нему, и затрясся в рыданиях.

Мерсер и сам толком не знал, сколько прошло времени, когда вернулся Б'Дикат. Могло пройти несколько дней. А могло и несколько месяцев. Он снова двигался между ними, как любящий отец, и они кучковались вокруг него, словно дети. На этот раз Б'Дикат приветливо улыбнулся детской головке, выросшей на бедре Мерсера — спящей детской головке, покрытой на макушке редким пушком. Мерсер получил свой укол, сулящий ему блаженство.

Когда Б'Дикат отделял головку от его бедра, он почувствовал, как нож прошелся по хрящу, соединявшему ее, и увидел гримасу на детском личике. Это никак не отразилось на нем. Он лишь ощутил тупую боль, когда Б'Дикат смазал ранку едким антисептиком, мгновенно остановившим кровотечение.

В следующий раз у Мерсера на груди выросли две ноги. Затем еще одна голова, рядом с его собственной. Или это было после туловища и ноги, от талии и кончиков пальцев ног, маленькой девочки, росших на его боку?

Он забыл последовательность.

И не считал время.

Леди Да часто улыбалась ему, но любви не было. Сейчас она уже утратила свои дополнительные туловища. В промежутках между патологическими отращиваниями каких-либо органов она была красивой и хорошо сложенной женщиной. Но самым приятным в их отношениях был шепот, повторяющийся многие тысячи раз и сопровождающийся улыбкой и надеждой:

«Люди никогда не живут вечно».

Эта мысль безмерно утешала ее, хотя Мерсер считал ее не имеющей смысла.

События шли своим чередом, менялась внешность жертв, прибывали новые. Время от времени Б'Дикат доставлял новичков, покоившихся в вечном забытьи своих выжженных разумов, загружал их телами тележку и добавлял к другим группам. Тела эти корчились и извивались, не произнося ни единого членораздельного звука, когда на них нападали дромозэ.

Наконец Мерсеру удалось проследовать за Б'Дикатом до самой двери купола. Для этого ему пришлось перебороть блаженство, доставляемое суперкондамином. Только память о предыдущих муках, смущении и растерянности укрепляла его уверенность в том, что если он не спросит Б'Диката в тот момент, когда он, Мерсер, был счастлив, то ответ станет не доступным ему, когда он будет особенно нужен. Переборов испытываемое наслаждение, он стал молить Б'Диката проверить записи и сказать, сколько времени он здесь провел.

Б'Дикат ворчливо согласился, но не вышел для ответа. Он сказал через динамик, укрепленный на крыше купола, и его могучий голос прокатился по пустыне, заставляя встряхиваться розовое людское стадо, погруженное в блаженство в ожидании того, что скажет им их друг Б'Дикат. Когда человек-корова закончил свою речь, они были разочарованы, ибо она была лишена для них всякого смысла, так как просто вмещала в себя сведения о количестве времени, проведенного на планете Шеол каким-то Мерсером:

— Стандартного времени — 84 года, 7 месяцев, 3 дня, 2 часа и 11 с половиной минут. Всего хорошего, приятель.

Мерсер побрел назад.

Тайный уголок его разума, остававшийся нормальным, несмотря на боль и блаженство, заставил его удивиться поведению Б'Диката. Что заставляло человека-корову оставаться здесь? Что делает его счастливым без суперкондамина? Был ли Б'Дикат безумным рабом своих обязанностей или человеком, не утратившим надежду на возвращение на свою родную планету, в лоно своей семьи с маленькими людьми-телятами, похожими на него? Мерсер, несмотря на переполнявшее его счастье, потихоньку заплакал, думая о необычной судьбе Б'Диката. Со своей собственной судьбой он примирился.

Он припомнил, когда ел в последний раз настоящие яйца с настоящей сковороды. Дромозэ поддерживали в нем жизнь, но ему не было известно как им это удавалось.

Он брел к своей группе пошатываясь. Леди Да, обнаженная в пыльной пустыне, дружески помахала ему, приглашая сесть рядом с ней. Вокруг были бесчисленные квадратные мили пространства, но ему необходимо было именно это, предложенное ее дружеским жестом и никакое другое.

Годы, если это действительно были годы, проходили. На Шеоле ничего не менялось.

Иногда по равнине прокатывался клокочущий звук извержения гейзеров, донося до людей, еще не утративших способность мыслить, что капитан Альварес сделал выдох. Ночи сменялись днями, однако не было смены полевых работ, как и времен года, или новых поколений людей. Время остановилось для этих людей, а порции блаженства настолько перемешались с мучениями и потрясениями, вызванными дромозэ, что слова леди Да приобретали для них какое-то очень далекое значение.