Евгений Сергеев - Фельдъегерь Его величества

– Имя попутчика?

– Николай Эссе. Коммивояжер.

– Чем он занимался?

– Почти всю дорогу «висел» в лаптопе, следил за котировками чего-то, я в этом не смыслю…

– О чем говорили?

– Да так, вроде обо всём и ни о чем. Он про бусы говорил, о том как раньше служил во флоте. Я…

– Почему вы стали помогать пиратам?

– Я не помогал им, я только занимался оказанием медицинской помощи.

И тут Николай услышал знакомый голос. Этот голос принадлежал, известному ему из подслушанного радио-разговора, генералу Басилевсу.

– Унжи Торн, ты видел на борту имперских чиновников?

– Я не знаю, сэр. Мне такой же вопрос задавал и капитан пиратов.

Офицер, что задавал вопросы, продолжил:

– Вы общались с капитаном пиратов?

– Да, когда… проводил операцию…

– Конкретнее.

– Но ведь существует медицинская тайна…

– Капитана уже нет в живых. Что за операцию вы проводили капитану?

– Удалял гнойный прыщ…

– На заднице? – Вдруг встревожено спросил офицер.

– Да, сэр.

Офицер, что задавал вопросы, с плохо скрываемым волнением поднялся и зачитал:

– Унжи Торн, или человек, назвавшийся этим именем, Высшим Судом императорского флота корабля «Си Си Допл» от имени Императора Пауло сорок первого, на основании полученных неопровержимых доказательств сотрудничества выше упомянутого гражданина с пиратами, вынес вердикт. Унжи Торн, или человек, назвавшийся этим именем, приговаривается к смертной казни через шлюзование. Однако, беря во внимание недобровольный характер этого сотрудничества, а так же профессиональную этику медицинского работника, суд счел возможным смягчить наказание и заменить его пожизненным отбыванием на каторге. Суд окончательный и обжалованию не подлежит. Охрана, увести осужденного Унжи Торна. Поместить в карцер на карантин. И немедленно провести дезинфекцию помещений.

***

В карцере было мрачно. А с какой стати, там должно быть как-то по-иному? Железные стены с облетающей краской и проявлениями ржавчины. Решетчатые жутко скрипящие двери. Откидывающаяся, прикрученная одной стороной к стене лежанка, с набитым чем-то не очень мягким матрацем, с тонкой подушкой и таким же тонким, но достаточно теплым шерстяным одеялом. Из всех развлечений – прикрученные к полу стол и стул. В углу – уборная без перегородки. Умывальник с кружкой на цепочке. Николаю ранее не доводилось бывать в тюрьмах, но, по его мнению, это была самая настоящая тюрьма.

Однообразные первые вахты сменялись вторыми, а те в свою очередь третьими и все начиналось сначала. Цикл за циклом. Николай сначала пытался ложкой отмечать на стене дневные циклы, особым знаком, напоминающим заглавную букву «Ц», где первая прямая вертикаль – вахта, вторая вертикаль с нижним хвостиком – отдых и горизонтальная, соединяющая первые две – сон, но когда этих «Ц» собралось более сорока, он где-то сбился и бросил это занятие.

Хоть какое-то разнообразие было, когда приносили еду. Это был молоденький парень в форме рядового. Молча, наливал миску непонятной жижи, выдавал ложку и хлеб. Сначала Николай ему просто говорил спасибо. В какой-то момент парень тихо ответил – «Пожалуйста». Да, это было уже что-то. Как-то через восемь-девять циклов, Николай его спросил о чем-то отвлеченном, а рядовой ответил, что ему строго запрещено общаться с заключенными. Несмотря на это, Николай протянул ему руку:

– Унжи. Унжи Торн, медик.

Солдатик с нескрываемым сомнением посмотрел на руку и так, не решившись, её пожать сказал:

– Седьмой Элай. Элай – это фамилия.

– Седьмой? Какое странное имя.

– Да, у нас на планете всех детей, что родятся седьмыми по счету, так называют. Не зачем давать имена тем, кто приносит несчастья.

– Не понял.

– А что тут непонятного. У нас на планете цифра семь – это число несчастья. Ничего хорошего не происходит на седьмой, семнадцатый, двадцать тридцать и сорок седьмой дни месяца. В эти дни надо находиться в церкви и молиться о том, чтобы беда обошла тебя стороной. Чем усердней это делаешь, тем больше вероятность, что ничего плохого не произойдет.

– А причем здесь родившиеся седьмыми?

– Как, причем? Они же, то есть мы и есть воплощение несчастья.

– Глупость какая-то.

Седьмой ушел, а Николай задумался о том, что как-то уж своеобразно всякие верования и религиозные течения проявляются на разных планетах. Нет единообразия. А унификация, сама по себе – это благо или зло? Но, ни к какому выводу так и не пришел. Единственно, в чём он твердо убедился, так это то, что не должны дети рожденные седьмыми, двенадцатыми, да хоть какими, быть виноватыми только своим фактом рождения! Это дикость!