Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать

Это был самый главный вопрос: как? А ведь тогда мы уже знали, как на него ответить. Но не сказали об этом друг другу. Мы еще опасались неверных формулировок, неточностей в подборе слов, мы знали, как это важно - дождаться словам своего часа. И мы верили своей интуиции: наши клеточки тут были как раз очень кстати. Оставался открытым вопрос финансирования.

- И знаешь, - добавил он, - меня просто убивает такое неслыханное равнодушие к совершенству...

Я это уже не раз слышал от него. Я знал: даже самая никчемная глупость его раздражала.

- А что, - неожиданно спросил он, - ты нашел свою Ти?

Я сделал вид, что не понимал о ком речь.

- Тину, ну... ту что...

Он кашлянул, как бы набирая голос, затем:

«... пока дележ и кутерьма: кому - сума, кому тюрьма

И от ухмылок сводит лица,

Давай с тобой поговорим, пока стоит Ершалаим

И целы храмы и столицы...».

Я только дивился Жоре: когда он успевал выучить Тинины стихи. И где он их взял? Интернет его никогда не привлекал - пауки в паутине...

- Не-а, - сказал я, - где б я ее искал? И как ты себе это представляешь? Да и зачем?

Я делал вид, что Тина никогда меня не интересовала. Стишки у нее, конечно, так себе, но чтобы разыскивать ее... Зачем? Так, завираясь на каждом шагу о придуманных мною ее достоинствах, я пытался спрятать ее от Жоры. Только много лет спустя я понял, как жалки были мои уловки. Тина ведь не та, кого можно спрятать во внутренний карман или усадить в бочку, как Диогена. Прозрение пришло годы спустя.

- Врешь, - сказал Жора, - небось держишь ее взаперти в какой-нибудь башенке из слоновой кости, таскаешь ей завтраки и обеды, делишь с ней ужины... Ух, хитрюган! Знаю я тебя, мышку серую...

- Жор, брось, не юродствуй...

- Делишь, делишь... и не только ужины...

Вот так на измятых салфетках какого-то ночного кафе мы и набросали первый план строительства Пирамиды. Тогда мы жаждали вытащить из нее все жилы, выпить все ее соки... Эх, знать бы нам тогда, что все так грустно закончится... Но в тот день я ни разу не произнес его фразу, когда-то брошенную как камень в мой огород: «Совершенства ведь не бывает...». Как же он оказался прав!

- Мне кажется, что и ты разлил для меня свое масло, - сказал тогда Жора, - как та Аннушка... Да, нужно спешить работать, времени крайне мало.

Он на секунду задумался, затем произнёс:

- Спору нет, твоя Пирамида прекрасна! Но как её формализовать?

Ему было около тридцати пяти. «Работать» было его любимым словом. Однажды я спросил, не хочется ли ему отдохнуть, уехать на неделю-другую к морю, уйти в горы...

- Я буду работать, даже если меня подвесят вниз головой, - сказал он, ни на секунду не задумываясь.

Меня поразил его ответ. Я не считал его трудоголиком, он много времени проводил, мне казалось, впустую, мог сидеть в задумчивости часами, жуя свои кедровые орешки и перебирая четки, и попыхивая трубкой, просто откровенно бездельничая.

- Даже за яйца, - прибавил он.

- Что «за яйца»? - не совсем понимая его, спросил я.

- Подвесят...

Он сухо улыбнулся и в подтверждение своих слов утвердительно кивнул: да!

- А ты хотел бы умереть молодым? - неожиданно спросил он. И, секунду помедлив, добавил, - ладно... договоримся.

Я не знал, что на это ответить: умирать мне не хотелось. К тому же он меня уже не раз спрашивал об этом. Почему? А о чем мы должны были договориться, я понятия не имел.

Что же касается Тины...

У меня голова звоном звенела: это - она!

И я готов был выстроить для нее эту самую башню из самой белой слоновой кости. И заточить ее напрочь! Посадить даже на цепь! Золотую... Только бы она...

Вот дурак-то!

Идея Пирамиды жизни пришла мне в голову совсем неожиданно в чьей-то приемной...

- Ты рассказывал, - напоминает Лена.

- Да. И она не оставляла теперь меня ни на минуту: Пирамида - вот гнездо человеческой жизни! Теперь я носился со своей Пирамидой, как... Как... Мир перевернулся!..

Мы с Жорой просто ошалели от радостного предвкушения немедленной перестройки мира. Да-да, эта была та перестройка, о которой мир так долго мечтал! И там уже грелось на завалинке в ярких лучах нового солнышка наше хрупкое совершенство. Мы вдруг легко нашли ему теплое место, и теперь оно высиживало свои яйца. Оставалась нерешенной проблема гена.

- Гена?

- Однажды я застрял в пробке и не знал, куда себя деть. Мы двигались медленно, метр, еще метр... Я опаздывал на какую-то встречу... Взгляд мой упирался в номерной знак впереди стоящей машины, а мысли бродили по долине Нила. Назойливо гудели клаксоны, я включил кондиционер и поднял стекла... Уж не помню, из каких чисел состоял на машине тот номер, но я прекрасно видел на нем три буквы: ДНК. ДНК! Машины с таким номером в Москве не встречаются, откуда же взялась эта? Я не вышел, чтобы у водителя удовлетворить свое любопытство, я просто заорал: «ДНК!..». Меня вдруг осенило: феноменология гена! Это как выходишь из тьмы на яркое солнце! Вот решение всех проблем!