Владимир Колотенко - Стена плача

- Потрясающе!- воскликнул я.- Он открыл глаза и?..

- И я их закрыл. Эти точки, Стрелец, Рак, Весы, Водолей - окна в мир. Через них мы связаны с Небом. Глаз, лицо, ухо, кисть, стопа...

- Я все это знаю, - сказал я.

- Все? Мне понадобились годы...

- Мы тоже дурака не валяли, - сказал я.

- Они - как ставни на окнах: можно дать свет, а можно не дать.

- И никаких следов?

- Никаких. Если надо, я надеваю свои очки и вижу их даже на телеэкране.

- Это ново!

- Кnow how.

- И можно, лишь глядя на телеэкран, убить человека?..- спросил я.

- И нельзя предъявить обвинение! - сказал он. - Смерть приписывают магнитным бурям, чрезмерной активности солнца или полной луне, а то и параду планет.

Это был рассказ человека, не знавшего сомнений.

Юра был похож на сказочника, решившего меня радовать и развлекать. И я заглотил брошенный мне крючок.

- Но его, твою знаменитость, можно было и оживить?

- Как Лазаря.

Для меня это было откровением. Юра в роли Иисуса мне не был знаком. Я смотрел на него, как на Бога, а он всецело находился во власти собственного величия. Да, это было величественно, и спорить с этим не имело никакого смысла. В этом было его счастье! Не понимаю, зачем я задал совсем дурацкий вопрос:

- И ты потом многократно это проверил?

- Что?

- Что мог оживить?

Юра не ответил, считая мой вопрос некорректным. Он увидел мое замешательство, и мне показалось, что глаза его даже за темными стеклами очков победительно засияли. Было ясно, что он вернул себе положение чудотворца.

- Слушай, а зачем тебе все это? - спросил я.

Он расхохотался мне в глаза. А потом произнес спокойно:

- Я так юн и еще так любопытен!

За окном послышались крики, затем смех. Когда стало тихо, я сказал:

- Ты, наверное, очень одинок.

- Только среди людей.

Так мог утверждать только тот, кто считал себя единственной и последней инстанцией в вопросах жизни и смерти. Мир людей, по всей видимости, стал для него обузой. У меня появились веские основания утверждать это.

- Сегодня, - сказал я, - один уже в поле не воин. Нужен крепкий кулак, команда...

- Рабов...

- Нет, - возразил я, - не рабов, а единомышленников, если хочешь - друзей.

Пришла в голову мысль, что он начисто лишен чувства человеколюбия. И у меня пропало желание отстаивать вескость своих подозрений.

- Как только ты окружаешь себя рабами, тут же сам лишаешься свободы.

С этим я не мог не согласиться.

- У тебя нимб, как у Иисуса Христа.

- Да, - сказал он просто, - я как раз помолился.

Я остановился, взял его за рукав и посмотрел на него.

- Да, - сказал он еще раз и кивнул головой.- Это ничего не значит. Мы меняемся к лучшему, и бывают мгновения, когда ты свят, как Иисус, но лишь мгновения. Большей же частью мы язычники, дикари, и поэтому наша аура напоминает зубчатое колесо, шестеренку, с выбитыми жизнью зубами. Дефект или дефицит... В медицине это назвали бы дефектом ткани? Задача состоит в том, чтобы постоянно избавляться от этих дефектов, лечить их, заполняя пробоины зла добрыми делами и светом, если хочешь - святостью. Латать эти дыры несовершенства. И еще очень важно, чтобы нимб этот оказался не слишком тяжел для твоей головы.

Юра не без гордости, с блеском в глазах и открытой готовностью не упустить ни одной мелочи, стал рассказывать о своих достижениях. Теперь он начал с той самой минуты, когда мы расстались на перроне вокзала, где я обещал ему позвонить, как только устроюсь в Москве и не позвонил, а он ждал, он связывал со мной большие надежды, ведь у нас были общие планы, такие планы, но потом все как-то замерло, просто рухнуло...

- Извини, - сказал я, - но...

- Что ты, брось.

Многое из того, о чем он говорил, я уже знал, но мне нельзя было напоминать ему об этом: он слишком долго ждал такого слушателя, кому мог бы, не опасаясь быть непонятым, не таясь и с мельчайшими подробностями выскрести из себя и разложить на крахмальной скатерти все то, что долгие годы одиночества хранилось в его голове, переполняло все внутренности, въелось в кости и шершавой коркой накипи отложилось на стенках даже самых тончайших сосудов. Он был набит этими знаниями, как сундук бриллиантами. Набит, натоптан, напрессован и заперт. Он был как неразорвавшийся артиллерийский снаряд, ждущий своего часа.

Как бомба!..

Долгое время после моего отъезда в том далеком прошлом он не знал, куда себя девать, чем заняться. Как у каждого честолюбивого молодого ученого, говорил он, у него были надежды и планы добиться успеха, сделать в науке что-нибудь такое, что потрясло бы мир, ну не мир, но хотя бы наше близкое окружение, чтобы ты мог получить признание тех, кто возлагал на тебя надежды, поддерживал твои устремления и хвалил, того же Архипова... Юра сетовал: