Владимир Колотенко - Дети света

Она стояла у открытого окна в своих белых шортах и, высвеченная солнцем, напоминала мне какую-то греческую богиню. Или римскую... Ах, какие у нее безукоризненно смелые ноги!

- Смелые? - спрашивает Лена!

- Как порыв ветра! Как выстрел! Как крик!..

- Мунка?

- А кто так смело мог ещё прокричать?!

(Я помню, как Тина отозвалась об этом крике - «Ненавижу твоего уродливого Мунка! Он омерзителен!». Я хотел спорить с ней, но она просто вышвырнула меня из спора: «...ибо порождение Иродово, и от гармонии далёк как любое осознанное уродство!».

Я не знал тогда, чем крыть).

Окончательно покоренный их красотой, я поймал себя на мысли, что завидую сам себе.

- Да-да, - поддакнул Юле Жора, - нельзя допустить ни одной ошибки. Чтобы «угениалить» наших первенцев, надо хорошенько унавозить их геномы самыми изысканными добродетелями.

- Что ты такое говоришь?

- Разве я не прав?

На многих островах нашего архипелага завершалось строительство наших городов. Мы объехали почти все острова и были поражены успехами наших подрядчиков. Аня была в восторге от садов Семирамиды, а Юре захотелось стать Аменхотепом, чтобы, когда придет его скорбный час, занять место в своей пирамиде. Его маленький Египет был почти готов. Мы радовались успехам.

- Я, наконец, понял, в чем твое счастье, - сказал мне Жора, - ты знаешь, чего ты хочешь.

Это была правда. Уничтожить мечту о строительстве Пирамиды теперь, я был в этом твердо уверен, никому не по силам. Я знал: зерно совершенства посеяно...

- Но Тинку найди!

- Угу, - сказал я, - а как же!

Я уже стал сомневаться, нужна ли нам эта Тина! Наломает дров!

На одном из островов мы создали искусственную пустыню. Сколько мог видеть глаз по всем сторонам света царил белый песок, вздымались палевые барханы, иногда, пройдя суток трое на север, можно было встретить оазис, как награду за испытание, которое ты сам себе придумал, редкие пальмы, чахлая растительность, ключ пресной чистой холодной воды...

Как награда...

А вдали - едва различимая тёмно-серая ниточка каравана верблюдов...

Как награда...

Иногда мы устраивали себе такие побеги. Как тест на стойкость духа, как испытание... Зачем? Мы подражали тем, кто испытал на себе благотворное действие одиночества, искушений, мы подражали Иисусу, Иоанну Крестителю, жили впроголодь, долго постились, иногда радуя себя акридами, которых завезли и разводили в округе, акридами и росой, каплями росы, которую собирали по утрам со стеблей редких растений, жевали колючие кактусы, как верблюды, какой-то чертополох, который выискивали, скитаясь до изнеможения... От усталости и самобичевания мы даже теряли сознание, сознание покорителя и царя природы, венца Творения, чтобы потом, придя в обновленное сознание, осознать единение с ней и величие пустоты...

- Ты куда собрался?

- К Нему...

- Будь осторожен...

- С Ним нечего опасаться...

Мы бредили пустыней. Ее мир хрупок и бесконечно богат. И если ты знаешь, что болен болезнями цивилизации, попытайся проникнуться его заботами, изучить и понять его, и слиться с ним, если сумеешь. Первый же опыт отшельничества преображает тебя, призывает к ревизии ценностей, утверждая в тебе добродетели, ранее тебе неведомые и неподвластные. Мы стремились в эту удивительную белую пустоту, чтобы победить в себе раба скверных привычек и навала болезней. Только здесь можно поправить свое здоровье, принимая сладкие таблетки поста и тишины...

- Да вы просто с жиру бесились, - говорит Лена.

- Не скажи... Было не до жиру...

- Быть бы живым?

- Да, мы цеплялись за пустыню, как за спасительную соломинку...

Тинкой и не пахло... Даже клон её клана не прорисовывался...

- Клон клана? Какого клана?

- Ну, привет! Тинкиного! Тинкин - Ого!

Лена не понимает:

- Рестик, ты в себе? Клан-то откуда?

Да мне-то откуда знать?!

- Оттуда!

А на Цейлоне как раз начинался сбор чая.

Я убедительно просил Юлю уехать на пару недель хоть на юг, хоть на север, хоть в свою любимую деревню на берегу самой чистой в России реки, в любой конец света, только бы не видеть ее перед глазами.

- Хорошо!..

Это «Хорошо!» ничего не меняло: Юля со всеми моими доводами соглашалась, даже убеждала меня в том, что без нее я смогу, наконец, смогу, дописать свои тезисы. Она мне - не помощник! Вот так!..

Эта мысль открывает новое (или давно забытое) чувство - чувство удивления. Сегодня меня трудно чем-либо удивить!

Оказалось вот что: Юля... С Юлей... Без нее. Она... Я затрудняюсь даже сформулировать причину своего отношения к Юлии - удивительного, на мой взгляд, отношения! И это меня тоже удивляет.