Дмитрий Лазарев - Вспомни меня (сборник)

До заката солнца 5 минут.

Алым знаком беды мерцает данжерметр – 0,9! Станция метро видится уже в отдалении, но до нее еще пилить… Расстояния тут обманчивы. Вроде вот она, рядом, а пока дошагаешь… И силы почти совсем ушли. Движение, так сказать, на морально-волевых…

Ох, как же хочется жить! И какими глупостями кажутся тоскливые мысли, что «все надоело, и жизнь дурацкая, невдалая» после семейных скандалов или проблем на работе! Какая-никакая, а своя! И отдавать ее ужасно не хочется, потому как даже посмертия не ожидается. Не верил Тобольцев в Бога и в загробную жизнь тоже. А как говорил Булгаковский Воланд «Да воздастся каждому по вере его!» Значит, ничто и забвение…

Нет! Еще рано! Пусть уже почти темно, пусть далеко! Он дошагает наперекор всему! Закат ведь еще – не приговор. Это не значит, что каждый, кто окажется на улице в темноте, сразу делается покойником! Шептуны должны еще вылезти из своей Аномалии, найти его, догнать…

0,91! Вот эти цифры хуже – они как раз говорят о реальной опасности. Солнце почти скрылось, а следовательно им можно вылезать практически без опаски. И они могут быть уже где-то рядом.

Ходу, ходу, ходу…

Закат.

Как же тяжело даются эти последние десятки метров! Ноги сводит, и дыхание со свистом вырывается через рот. Вон она – спасительная станция, призывно светит своими прожекторами. Побежать бы, да сил совсем нет. Еще бы минут пять, но их тоже нет. В ушах нарастает шелестящий шум, и на сей раз это, похоже, уже не ветер. Они рядом. На данжерметр лучше даже не смотреть: там почти наверняка что-то около единицы, и цифры эти могут просто парализовать ужасом. Пока он может хотя бы самообманом заниматься…

Солнце почти скрылось… Нет, не почти – уже совсем. Стало темно. Свет из далеких окон помогает слабо, а уже близкие прожектора станции метро Пражской светят и греют душу последней призрачной надеждой. Рядом с ними, должны быть те спасительные ультразвуковые барьеры… Ходу, ходу!

Шум, скребущий шум в ушах. Словно кто-то говорит на каком-то шипящем неизвестном наречии – ничего не понять. Только жуть берет такая, что ноги подкашиваются. Впрочем, они и без того подкашиваются – от усталости. Не оглядываться, не смотреть на данжерметр, шагать, шагать! Ходу… Да не ходу – бежать уже! Из последних сил или даже запоследних, поскольку последние кончились…

Он переходит на бег, однако дыхалка предает, в боку колет и мышцы… Еще чуть-чуть – и ногу судорогой схватит. А то и обе.

Уши закладывает, словно при взлете самолета, а по спине пробегает озноб. Взгляд непроизвольно падает вниз на зажатый в кулаке прибор. Тот истерично мигает кроваво-красной единицей…

Нахлынувшие ужас и отчаяние работают, как тормоз. Кирилл спотыкается на полушаге и поворачивает голову вправо… как раз, чтобы увидеть нечто бесформенное, метнувшееся к нему из темноты… а после не видеть уже больше ничего. Только погрузиться в дикую боль, как в единственную и абсолютную реальность. Одно хорошо – ненадолго…

Квартира на Цветном бульваре. Пять минут после заката.

– Как думаете, уже все? Я места себе не нахожу!

Елена Тобольцева вскочила с кресла и нервно зашагала из стороны в сторону. Находившиеся вместе с ней в комнате двое мужчин наблюдали за ней с невозмутимыми лицами. Только взгляды были разными. В глазах высокого плечистого брюнета лет сорока светилась смесь сочувствия с презрением. Второй – очкастый седой толстяк с густыми усами смотрел практически равнодушно, будто не живой человек перед ним, а так – маятник напольных часов.

– Ну, чего вы молчите?! – голос Тобольцевой почти срывался на крик.

– Скорее всего, – пожал плечами брюнет. – Он бы позвонил, если б добрался… Что же, нам в конторе будет его не хватать – неплохой был судебный исполнитель.

У женщины даже плечи опустились.

– Как все это ужасно!

– Нервы беречь надо, Леночка… Ты молодец – хорошо его подготовила! Во все поворотные моменты он принимал решение в пользу денег. Когда я давал ему эту работу, признаться, думал, что в ответ он меня пошлет. Ан нет – согласился!

– Не надо, пожалуйста! Я и так себя мерзко чувствую.

– А вот это зря, Елена Дмитриевна, – отхлебнув чаю из чашки, медленно произнес седой. – Вы ведь уже давно приняли решение. И очень правильное, замечу. Наука нуждается в таких, как ваш муж. Человечество нуждается. А добровольцев на подобный эксперимент… сами понимаете! – Он развел руками.