Ричард Морган - Видоизмененный углерод. Такеси Ковач - Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

– А коды активации?

– Доставка в отдельной упаковке. Трепп свяжется с вами.

Я кивнул. Закон ООН, регламентирующий правила хранения и распространения боевых вирусов, предельно чёток. Бездействующие формы вируса можно хранить как объекты для изучения или даже в качестве личных трофеев. Хранение и продажа активного военного вируса или кодов, с помощью которых может быть активирован спящий вирус, являются преступлением, подпадающим под юрисдикцию Верховного суда ООН и карающимся наказанием в виде помещения на хранение на срок от ста до двухсот лет. Если вирус будет использован, наказание может быть ужесточено до стирания. Естественно, такие суровые меры предусмотрены только в отношении частных граждан; к военачальникам и правительственным чиновникам подход другой. Сильные мира сего любят свои игрушки.

– В таком случае, проследите за тем, чтобы она как можно скорее связалась со мной, – сказал я. – Я не хочу напрасно тратить отведённые мне десять дней.

– Понимаю, – сочувственно кивнула Кавахара, как будто страшные угрозы в отношении Сары были сделаны по прихоти какой-то злобной стихии, неподвластной ни мне, ни ей. – Ирена Элиотт будет загружена в оболочку завтра вечером. Номинально её выкупила с хранения фирма «Джэк-Сол», одна из принадлежащих мне коммуникационных компаний. Можете забрать её из центрального хранилища Бей-Сити в десять часов. Я временно оформила вас консультантом по проблемам безопасности западного отделения «Джэк-Сол». Имя – Мартин Андерсон.

– Понял. – Таким иносказательным способом Кавахара предупредила, что мы с ней связаны, и в случае чего я пойду на дно первым. – Но возникнет неувязка с генотипом Райкера. Поскольку его оболочка временно загружена, файл Райкера в центральном хранилище открыт.

Кавахара кивнула.

– С этим всё улажено. Ваша аккредитация будет направлена по корпоративным каналам «Джэк-Сол» в обход индивидуального генетического поиска. Ваш генотип будет занесён под именем Андерсона. Какие ещё вопросы?

– А что, если я наткнусь на Салливана?

– Надзиратель Салливан находится в продолжительном отпуске. У него возникли какие-то проблемы с психикой. Ему предстоит пройти курс виртуальной терапии. Думаю, вы его больше никогда не увидите.

Взглянув на спокойное лицо Кавахары, я помимо воли ощутил холодную дрожь. Я кашлянул, прочищая горло.

– А выкуп оболочки Элиотт?

– Нет, – едва заметно усмехнулась Кавахара. – Я ознакомилась с информацией. Оболочка Ирены Элиотт не обладает никакими биотехническими усовершенствованиями, которые оправдали бы стоимость её выкупа.

– А я этого и не говорил. Тут дело не в технических возможностях, а в мотивации. Ирена Элиотт чувствовала бы себя обязанной, если бы…

Изображение Кавахары в экране подалось вперёд.

– Ковач, моему терпению есть предел. Элиотт получит равноценную оболочку, так что пусть радуется. Ты хотел её получить – и ты её получишь, но проблемы ваших взаимоотношений останутся твоими проблемами. Я и слышать о них не хочу.

– Ей потребуется больше времени на то, чтобы освоиться, – упрямо продолжал я. – В непривычной оболочке она будет не так расторопна…

– Это тоже ваши проблемы. Я предложила вам лучших специалистов по внедрению, каких только можно найти за деньги, но вы отказались. Придётся учиться отвечать за свои поступки, Ковач. – Помолчав, она снова усмехнулась, откидываясь назад. – Я попросила проверить эту Элиотт. Кто она такая, кто её родные, какое она имеет ко всему этому отношение. И почему вы хотите извлечь её с хранения. Ваша мысль похвальна, Ковач, но, боюсь, благотворительностью придётся заниматься без меня.

– Да, – угрюмо согласился я. – Полагаю, вы правы.

– Вот и хорошо. И надеюсь, это будет нашим последним непосредственным контактом до тех пор, пока не будет решена интересующая нас проблема.

– Да.

– Что ж, каким бы неуместным это ни казалось, Ковач, желаю вам удачи.

Экран погас, и последние слова Кавахары зависли в воздухе. Я долго сидел, вслушиваясь в их отголоски и уставившись на воображаемое остаточное изображение на экране, которое моя ненависть сделала почти осязаемым. Когда я наконец заговорил, голос Райкера прозвучал настолько чуждо, как будто через меня говорил какой-то незнакомец.

– Неуместно, – произнес он, обращаясь к пустому номеру. – В самую точку, твою мать!

Ортега не возвращалась, но приятный аромат её стряпни наполнял комнату, и мой желудок сочувственно откликнулся. Я подождал ещё какое-то время, продолжая собирать в мыслях зазубренные обрывки мозаики. Но либо у меня душа не была настроена на это, либо до сих пор отсутствовало что-то важное. В конце концов я пересилил металлический привкус ненависти и отчаяния и отправился на кухню.