Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

— Мое гнездо — твое гнездо, — приложив руку ко лбу, произнес дикарь, по-видимому, ритуальную формулу гостеприимства, затем демонстративно отвязал от пояса шнур с острозаточенным куском кости и воткнул его в стену.

Его жилище оказалось на удивление просторным и уютным. Оно не было поделено, как городские гнезда маака, на секции; это была одна, почти абсолютно округлая комната без четких переходов между полом, стенами и потолком. Переходы были тем паче незаметны, что все поверхности были оклеены толстым слоем мягкого ворса янтарного цвета. Здесь не было ни мебели, ни какой-либо утвари; только четыре лука и множество стрел, сложенные пирамидой, стояли посередине.

Ливьен неуверенно присела на пол, и Рамбай сейчас же улегся на ворс возле нее, сладко потянулся и, уже закрыв глаза, пробормотал:

— Будем жить хорошо.

Он заснул мгновенно.

Ливьен внимательно вгляделась в безмятежное лицо.

Да, он был красив. Ее слегка отталкивали волевые черты, столь не характерные для смиренных домашних самцов маака. Но, несмотря на противоестественность, это же, как ни странно, было и по-своему привлекательно.

Почему он не боится, что она убежит? Понимает, что с поврежденным крылом она слишком беспомощна? И по той же причине не страшится, что она просто убьет его, воспользовавшись его же оружием? Или самки его племени так забиты и безвольны, что и от нее он не ожидает никакой инициативы? Или просто сам он столь прямодушен, что и представить не может такого коварства?

Она легонько коснулась его предплечья. Таких упругих, словно налитых свинцом, мышц она не видела еще никогда. Мелькнула мысль, что с таким покровителем она будет в полной безопасности. Но Ливьен тут же одернула себя: стать наложницей дикаря?! Ни за что!

А дикаря ли? Она задумалась.

Несмотря на все трудности сегодняшнего дня, сон не мог пересилить ее возбуждения. Когда Рамбай открыл глаза, Ливьен все в той же позе сидела перед ним. Сразу, только заметив, что он проснулся, спросила:

— Откуда ты знаешь язык маака?

— Меня учила мама, — ответил он и сел.

— В Городе?

— Нет, в лесу. Вот она. — Он сунул руку в незаметную щель под ворсом пола и, бережно достав оттуда кусок высохшей светлой коры, подал его Ливьен. На коре чем-то черным неумело и схематично был нацарапан контур фигуры бабочки.

— Мама была красивая самка, — полувопросительно сказал он, явно ожидая от Ливьен подтверждения.

Но на нее рисунок впечатления не произвел, и она вернула его с неопределенным кивком.

Рамбай благоговейно коснулся коры губами и запихал ее обратно в щель.

— А как вы здесь оказались?

— Мама убежала из Города. И принесла сюда меня. Рамбай был еще личинкой.

— Почему ты называешь себя то «я», то «Рамбай»?

— Потому что я — Рамбай, — он для убедительности выпучил глаза и пошлепал себя ладонью по груди. Но потом честно признался: — Рамбай не понял твой вопрос.

— У нас о себе всегда говорят «я», — попыталась объяснить Ливьен, — и никогда не называют себя по имени.

— А-а, — понимающе кивнул он. — В языке маака есть слово «я», в языке племени — нет.

Ясно: дикари не пользуются личными местоимениями, вот он и сбивается на их лексику.

— А почему твоя мама сбежала в лес? Она нарушила закон и боялась наказания?

— Нет, мама была хорошая. Она… как объяснить?.. — он в затруднении скривил губы. — Рамбай помнит, что она говорила, но не понимает… — он беспомощно развел руками.

— А что она говорила?

— Что не хотела, чтобы из Рамбая сделали думателя.

— Что? — сказанное им не укладывалось в ее голове.

— Мама говорила, что слишком любила меня. И не хотела, чтобы из меня сделали думателя. — Повторил он. — Рамбай не знает, что это значит. А это у тебя что? — он коснулся рукой ее диадемы.

— Так, — уклончиво покачала она головой. В конце концов это — единственная связь с цивилизованным миром, которая осталась в ее распоряжении. — Украшение.

Слова Рамбая о думателе повергли ее в шок. Ведь они проливали свет на многое и переворачивали все ее представления о совершенстве общественных порядков Маака.

На первый взгляд, из того, что Ливьен узнала из беседы с Рамбаем, уклад жизни племени ураний показался ей простым и бесхитростным. Взрослые самки занимались хозяйством и учили тому же молодых, самцы — охотились, параллельно так же занимаясь обучением. Самец имел столько жен, сколько хотел и мог прокормить.