Лихобор - Проект «ХРОНО». Право выбора

В кресле она устроилась так ловко и удобно, как это могут делать только кошки с любимым местом отдыха. Рейсфюрер поднял голову и привычно удивился ее совершенству. С точеной шеи на грудь женщины опускалась причудливо витая цепь с большим серебряным амулетом в виде черного солнца.

Но самое главное, что привлекало взгляд – волосы, цвета спелой пшеницы, опускающиеся на спину густыми длинными волнами, лишь слегка перехваченные атласной, фиолетовой, под цвет платья лентой. Мария Оршич, будучи ровесницей Гиммлера, выглядела на 35 лет, не больше. Только морщины у глаз выдавали внимательному взгляду ее истинный возраст.

– Ты плохо выглядишь, Генрих! – ее негромкий голос полный мягкими, глухими тонами завораживал, – профессор, рассказал мне о больших успехах в лечении! Тебе просто нужно отдохнуть…

– Нам всем нужен отдых. Стране, миру, но ты же знаешь…

– Я знаю, что, если ты уедешь, на пару дней в какую-то глушь, шале в Баварских Альпах или охотничий домик в Шварцвальде на берегу живописного озера, ничего страшного, уже не произойдет. Ты убиваешь себя, Генрих!

Гиммлер, тепло и сердечно посмотрел поверх очков на свою гостью. Она была из тез немногих, кто мог искренне сказать ему такое, абсолютно без всяких посторонних мыслей, не желая в ответ каких-либо благ или ответной признательности. Их слишком много связывало вот уже тридцать лет.

– Хочешь, мы с сестрами поедем с тобой? И ты заново родишься, мой король…

Она иногда так называла его – мой король. Намекая на древнего германского императора Генриха I Птицелова, к личности которого, рейхсфюрер питал необъяснимую слабость. Каждый год в день смерти легендарного короля, в полночь, в сопровождении факелоносцев, посещал он его могилу в соборе Кведлинбурга. Слишком много Мария Оршич ведала о нем, и слишком мало он знал о ней. Ну что же, не всем дано быть медиумом и общаться с незримым миром.

Гиммлер слабо улыбнулся и отрицательно покачал головой. Мария только почтительно склонила голову. Нет смысла спорить, не первый раз она говорила ему подобное, заранее знала ответ.

– Ты сообщила, что приедешь и была встревожена! Что случилось Мария? – спросил он, отодвигая в сторону свои бумаги.

Гостья, занервничала, положила руку на амулет, а другой поправила волосы.

– Генрих, у меня было… видение. Первый раз с той ужасной ночи, когда горел Берлин! – женщина была сильно взволнована. Зная ее обычную невозмутимость, встревожился и рейхсфюрер. Он встал из-за стола, подошел к креслу, на котором сидела Оршич, взял от стены стул с высокой спинкой, поставил рядом. Сел. Взял ее нежные руки в свои, блестя стеклами неизменных круглых очков, посмотрел ей в глаза.

– Рассказывай.

– Да собственно и нечего рассказывать. Генрих, я была одна, когда начался транс. И на этот раз, первый раз за пять лет, он не имел к Альдебарану никакого отношения…

И чем больше она говорила, тем больше успокаивалась, чему немало помогал сам Гиммлер, внимательно ее слушавший. За долгие годы их знакомства, он привык относиться к словам этой женщины очень серьезно.

– Что-то грядет с востока. Это было необычно, будто смотришь на восходящее солнце, которое слепит глаза, но отвести взгляд от горизонта невозможно… И когда свет уже начинал причинять боль, я видела его… Übermensch… Того о котором говорили пророки… рождается Сверхчеловек, который воплощает человеческий идеал, дает смысл жизни и побеждает бытие которое как днище корабля ракушками, обросло порочными страстями и еврейской тягой к золоту. Тот, кто стоит над понятиями добра и зла, самостоятельно определяя все моральные правила. Преодолевает все мелочное и прорывается к вершине человеческого духа: «навстречу своему высшему страданию и своей высшей надежде». Он сейчас на грани, в постоянной борьбе и с мужеством смотрит в лицо почти не минуемой смерти. Он был прекрасен, как древний бог или герой, и страшен… Мне было жутко, Генрих. Слезы ужаса и благоговения застили глаза! Я хотела пасть к его ногам и не поднимать взора! И еще… никогда до этого, не испытывала я такого возбуждения… Силы Врил переполняли меня… небывалый оргазм, а потом я увидела его лицо…

Мария замолчала, собеседник ее затаил дыхание, от услышанного кружилась голова. Вопросы переполняли его. Орсич опустила голову, закрыла лицо ладонями и некоторое время сидела так, плечи под фиолетовым шелком мелко вздрагивали, когда она вновь подняла голову на рейсфюрера, он заметил пятнышко крови в углу губ медиума. Он потянулся было к столу, но Мария жестом остановила его, в руке уже был сияющий белизной платок.