Генрих Аванесов - По обе стороны горизонта

Однако с продолжением эксперимента пришлось повременить. Начался ноябрь, а с ним кончалась первая четверть учебного года, и надвигалась тридцать пятая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Если к первому событию нам особенно готовиться не требовалось, то ко второму, казалось, готовилась вся страна. Газеты и радио буквально трубили о великих достижениях советской власти, об укреплении позиций Советского Союза в мире, и, конечно, о том как хорошо живется советским людям, а главное – детям, которым страна отдает самое лучшее. Мы и вправду не жаловались на жизнь. Она нам казалась прекрасной и удивительной, а, главное, единственно возможной, и мы не без энтузиазма вносили свой вклад в праздничные приготовления. Школа украшалась плакатами, лозунгами, портретами вождей, каждый класс готовил свою стенную газету, готовился концерт художественной самодеятельности, перед которым, накануне праздника, должно было пройти торжественное собрание. Как председатель комитета ВЛКСМ Серега был в центре событий. Вместе с парторгом и завучем, а то и с самим директором он обходил школу, заходил в каждый класс, просматривал стенные газеты и номера художественной самодеятельности. Иногда хвалил, иногда делал замечания. Его похвала всегда была искренней, а замечания не были обидными.

Праздника ждали все – и взрослые, и дети. Он давал нам какую-то психологическую разрядку, создавал приподнятое настроение, короче, вырывал из серых будней. В день праздничных мероприятий все пришли в школу одетые в самое лучшее и потому выглядели непривычно. Я впервые принимал участие в торжественном собрании. Это разрешалось только комсомольцам, каковым я стал буквально накануне. Я ждал от торжественного собрания чего-то очень важного, что могло изменить ход мыслей, определить мою жизнь на многие годы вперед. Но меня ожидало разочарование. Директор выступил, на мой взгляд, весьма вяло. Он, как это полагалось в то время, коротко рассказал о роли, которую сыграла Великая Октябрьская социалистическая революция в деле освобождения всех трудящихся от ига капиталистов. Что-то сказал о победе над Германией и больше всего говорил о роли великого Сталина, ведущего советский народ от одной победы к другой. Примерно то же самое, но в другой последовательности и по бумажке, поведал нам парторг. Выступление Сереги выгодно отличалось от предыдущих. Гораздо более образная и емкая, его речь на фоне обязательных фраз содержала и тонкие элементы юмора, адресованные, конечно же, только нам – слушателям, и некоторую конкретику. Ему аплодировали громче и дольше, чем другим ораторам, выражая тем самым поддержку своему сверстнику.

Разочарованный торжественным собранием, я остался смотреть концерт художественной самодеятельности просто из солидарности с остальными. Номера были плохо отрепетированы, и из-за этого в зале то и дело возникал смех. Наконец, наступил финал. В этой последней сцене главная роль опять отводилась Сереге. С портретом Сталина в руках он вывел на сцену детей народов мира, одетых в самодельные национальные костюмы. Последняя фраза концерта: «Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство», – была произнесена, как мне показалось, с некоторым опозданием и почему-то не Серегой, а женским голосом. Зал не обратил на это никакого внимания. Все поднялись и начали расходиться.

Через час, время еще было совсем не позднее, я забежал к Сереге. Его до сих пор не было дома. Его мама стала расспрашивать меня про торжественное собрание и концерт. Я рассказал, как здорово Серега справился с политической речью, и о показавшейся мне нелепой, концовке представления. Мама вдруг охнула, вскочила и, не говоря ни слова, накинув пальто, побежала в школу. Я остался в квартире один. Входная дверь осталась незапертой, и я вынужден был оставаться в бездействии, не понимая впрочем, что произошло и что надо делать. Ожидание затянулось на час, а может быть и более. За это время я передумал многое, но что же произошло на самом деле, понял только тогда, когда они оба, наконец, вернулись домой.

По их словам я восстановил для себя картину событий. Она выглядела нелепой и безобразной. Вела концерт и готовила его старшая пионервожатая – дама далеко не пионерского возраста. Она вела в школе уроки конституции, разумеется, сталинской, и совмещала эту работу с руководством пионерской организацией. Делала она это явно по призванию. Дородная, небрежно одетая, в нелепом на ней красном галстуке, она целыми днями носилась по школе, непрерывно устраивая разносы ученикам и даже учителям. Во время концерта она зримо контролировала его ход, что было видно даже из зала: кого-то ругала, кому-то что-то подсказывала. Она явно хотела быть на виду и тогда, когда ее роль должна была быть незаметной. Естественно, она наблюдала и финальную сцену. Заметив, что Серега замешкался, она поняла, настал ее звездный час, и произнесла за него сакраментальную фразу. Ей бы на этом остановиться. Ну выручила школьника, спасла финал концерта, что за дело. Но нет. Этого ей было мало. Она усмотрела в действии Сереги или, вернее сказать, в бездействии политическую подоплеку и потребовала немедленно созвать педсовет и комитет ВЛКСМ. Никакие уговоры не смогли остановить разбушевавшегося демагога. Все собрались в кабинете директора. Пионервожатая потребовала вести протокол. Отказать ей в этом по тем временам было невозможно. Учителя, директор и даже парторг, как могли, выгораживали Серегу, но она говорила о политической диверсии и политической же близорукости, об укрывательстве чуть ли не врага народа. В таких выражениях она изобличала Серегу. В конце концов, на голосование был поставлен вопрос об его исключении из школы и из рядов ВЛКСМ. И, что же? Все, кроме одного, проголосовали за исключение Сереги из школы и комсомола. Все понимали, что это означает для Сереги, но своя шкура оказалась ближе. Тем единственным, кто проголосовал против, был наш военрук, отставной капитан Иван Васильевич Комлев. Когда голосование свершилось, он встал и, не сказав ни слова, громко стуча деревяшкой – ногу он потерял на Курской Дуге – вышел из кабинета директора, чтобы больше никогда не возвращаться в школу.