Николай Ахшарумов - Ванзамия

Лошади остановились как вкопанные, храпя и прядя ушами; проводники тоже струсили, как потом объяснилось, считая такую встречу дурною приметою. Бог знает чем это могло бы кончиться, если б на помощь нам не подоспели невидимые союзники. Высоко вверху раздался дьявольский хохот, сопровождаемый треском ломающихся ветвей, и мгновенно чудовище было осыпано градом метких швырков. Большие орехи, палки, древесные шишки и камни летели в него со всех сторон. В ярости, о которой можно было судить по тому как крутился, щелкая по полу, его мощный хвост, — оно испустило змеиный шип и, хлопая крыльями, поднялось. Немедленно вслед за тем, в ветвях началась какая-то адская кутерьма. До нас долетали страшные крики и хлопанье крыльев, рев, треск ломающихся ветвей, вопли отчаяния и скрежет зубов… Там, очевидно, происходила драка; но мы не дождались ее конца и через час после этого, на упаренных, взмыленных лошадях, прискакали в город.

С первого взгляда он удивил меня варварской роскошью и причудливым стилем архитектуры. Кривые улицы в гору и под гору, перекинуты были на арках через другие улицы. Площади вымощенные мозаикой, висячие между зданиями сады; плоские крыши домов, устланные коврами и укрытые под цветными шелковыми навесами; стены, одетые пестрыми изразцами; легкие кружевные мостики, золотые верхи и шпили дворцов, купола храмов, высокие башни, узорные галереи, — все словно рассказывало нам о себе волшебные сказки… Но стоило осмотреться внимательнее, чтобы заметить везде следы высокой цивилизации… Книжные магазины, фабрики (за городом нам указали пороховой завод), пар, электричество, памятники, театры, музеи…

Я наконец был сыт до одури яркими впечатлениями и желал от них отдохнуть. Ширм тоже зевал. После короткой прогулки в городе, нас привели в великолепное здание, которое можно было принять за дворец (это была гостиница), и сдали на руки многочисленных слуг. Последние были все, без изъятия, из красивой и рослой, но видимо подчиненной расы, и их услужливость, добродушие, предупредительная внимательность, с которой они угадывали нередко по взгляду наши желания, заставили меня сразу их полюбить.

После обеда, во время которого нас угощали вкусными, но для меня незнакомыми, блюдами, мы улеглись на кровле, на мягких коврах, и я глубоко задумался. Масса испытанных впечатлений давила меня своим похожим на сон, хаотическим беспорядком и я инстинктивно старался найти между ними какую-нибудь руководящую нить, — старался припомнить с чего это началось; но, странным образом, дальше того момента, когда я проснулся в поле под деревом и увидел вокруг себя толпу неизвестных людей, все было одето густым туманом. Чудилось, что я жил где-то раньше, смутно припоминались образы, формы, бессвязные речи, оборванные лоскутья мыслей, — идеи без почвы, понятия без реального содержания, заботы о чем-то, что ускользнуло из головы, — и только… Память похожа была на складочный магазин, в котором вдруг потушили огонь, — бродишь в потемках, ощупью, и не можешь найти ничего!..

— Да объясните же мне наконец, — сказал я Ширму, — как мы попали сюда?

— Herr Capitain, — отвечал он спокойно, — вы увлекаетесь вашей фантазией. Смею уверить вас, что вы никуда не попали, куда человеку не следует и нельзя попадать; а находитесь там же где прежде и только усматриваете нечто такое, чего не имели случая ранее усмотреть. Вам любопытно было увидеть другие миры, ну я и дал вам возможность удовлетворить эту почтенную любознательность. Вы видите другой мир, и если видение это так ярко, что память ваша на время омрачена, то это уже не моя вина. В сущности ведь вся жизнь человеческая, взятая в целом, не более как видение, которое, в силу своей особенности и яркости, заставляет нас забывать другие, предшествовавшие, и истинный смысл которого, именно вследствие этой оборванности, непостижим… С чего это все для нас началось и что было ранее?.. Кто возьмет на себя отвечать на такие вопросы, если мы сами забыли наше прошедшее?..

Солнце садилось и в воздухе веяло тихой вечерней прохладой. Зеленый шатер надо мной шелестел, струимый его дыханием… Невдалеке горели узорные, золотые верхи какого-то здания и из цветников висячего сада гостиницы доносилось благоухание…

Я слушал его как во сне и значение речи его для меня оставалось темно.

— Я вас не понимаю, Ширм, — сказал я. — Оставим, пожалуй, этот мудреный вопрос о начале, если он вас затрудняет. Пусть будет видение. Объясните по крайней мере хоть смысл того, что я вижу и видел с утра. Скажите мне, например, что это были за люди, с которыми вы объяснялись там, в поле, под деревом, и которые дали нам провожатых сюда?.. Я видел и здесь похожих; но здесь, как и там, они не смешиваются с толпой, а напротив, распоряжаются и командуют… Что это: уж не полиция ли?