Николай Ахшарумов - Ванзамия

К спутнику моему они относились очень внимательно, считая нас — как оказалось потом — за приезжих из чужих краев, и с любопытством расспрашивали его о чем-то на незнакомом мне языке.

— Как это вы объясняетесь так легко! — спросил я, дивясь, и услышал в ответ, что он тут уж не в первый раз.

Нас приняли как почетных гостей и дали нам провожатых в город: но мне было все равно куда, потому что я жил всем существом своим в настоящем и был упоен его яркими впечатлениями… Темно-лиловое, с тонкой прозрачной синевою, небо зияло бездонною глубиной, и в глубине этой солнце катилось явственно обрисованным матовым шаром такой ослепительной белизны, о которой я до сих пор и понятия не имел. Залитые его лучами, с одной стороны расстилались поля, с другой — дорога вилась по скалистому гребню оврага и несколько далее уходила в лес. Внизу, по каменистому ложу, звучно гремел поток, местами, где скалы теснили его, — одетый, как дымкою, облаком серебристой пыли, в которой солнечные лучи играли радугою. На завороте пути, из-за рощи пирамидальных деревьев, мелькнули каменные постройки богатого хутора; и тут же, недалеко от него, мы встретили небольшую толпу людей, идущих на полевые работы. Две смуглые, рослые, сильные молодые женщины очаровательной красоты шли впереди и пели, а хор мужчин им подтягивал. Песнь их звучала беспечной, младенческой простотой и не было в ней ни единой нотки той надрывающей душу тоски, которая отличает нашу родную, русскую песнь… За ними бежал вприпрыжку какой-то косматый, страшного вида и роста зверь, который, увидев нас, кинулся прямо ко мне. Я отскочил в испуге, но Ширм успокоил меня, объяснив, что это простая собака, которая провожает людей, и что они здесь очень смирны. Зверь был однако таких размеров, что мудрено было оставаться спокойным пока он вертелся возле, обнюхивая то одного, то другого в упор, и совал свою страшную морду нам прямо в лицо. Поэтому, не взирая на все любопытство, которое он возбуждал во мне, я, признаюсь, был рад, когда один из наших проводников, атлет, махнув на него хлыстом, отогнал его. На хутор дано уже было знать, и навстречу нам вывели верховых лошадей; но они так непохожи были на наших и выглядели такими дьяволами, что я не сразу решился сесть.

До города было верст двадцать и мы проехали их почти сплошь дремучим лесом, где под шатром высоко над головою переплетенных ветвей, было темно и таинственно. Тысячелетние великаны, в кудрявых, развесистых шапках, глядели на нас с недосягаемой высоты, вздымая, как бы с удивлением и укором, к небу свои могучие, сучковатые руки. Их листва переливала из медно-красного в бронзовый, и из темно-зеленого с яркими золотыми просветами в пепельно-сизый цвет. Москиты величиною с осу и мухи ростом в волошский орех, жужжали вокруг бесчисленными роями. Большие птицы, невиданной формы, хлопая крыльями, поднимались из чащи и долго парили над головой. Лес полон был жизни, и множество самых разнообразных, звонко-певучих или крикливых, стонущих, лающих, дико хохочущих голосов, перекликались в нем издали, но особенно странное впечатление делал хохот, который мы беспрестанно слышали прямо у нас над головой. Это был бешеный, зверский хохот, и часто, когда он звучал, в ветвях светились зеленым огнем глаза, мелькали, оскалив зубы, какие-то черти, которые словно как бы издевались над нами… Свист, гиканье; изредка в лошадей попадали шишки и сучья, брошенные с невероятною силой. Дикие звери перебегали дорогу, пугая коней, но большая часть, мелькнув далеко впереди, исчезали так быстро, что мы не успевали их разглядеть. Раз только мне это удалось, но впечатление было такого рода, что кровь у меня застыла. Из чащи, где-то высоко раздался пронзительный свист и следом за ним тяжелое хлопанье. Я поднял голову и увидал что-то похожее издали на огромную хищную птицу, которая медленно опустилась и села, с невероятною дерзостью, прямо у нас на пути. Но это была не птица, а что-то чудовищное, что наводило на душу суеверный страх. Туловище у этой твари было с змеиным хвостом и сверкало зеленовато-серою чешуею; крылья в размахе более двух саженей, суставчатые и перепончатые как у летучей мыши; глаза горели зловещим красным огнем; змеиный, раздвоенный вилкою на конце язык, извиваясь как плеть, высовывался из темно-багровой пасти, вооруженной двумя рядами острых зубов…

— Дракон! — шепнул я в ужасе Ширму.

— Нет, птеродактиль, — отвечал он, бодрясь; но лицо его было бледно и губы тряслись.