Анастасия Соколовская - Режим Тишины. Маятник

«…гробы отверзлись;

и многие тела усопших святых воскресли,

и, вышедши из гробов по воскресении Его,

вошли во святый град и явились многим»

(Матф. 27:52, 53)

Я помню этот город совсем другим. На тех самых улицах, где, торопясь к новогоднему столу, снуют по-прежнему немногочисленные прохожие и вкусно пахнет снегом, раньше все было иначе. Раньше… В той жизни, когда не было Нового Года. Не было мчащих по асфальту такси, ярких фонарей вдоль трасс, сияющих разноцветными огнями окон редких домов. Я помню эти события так же ярко, как будто все это было вчера. Помню пустоту оконных проемов, поваленные столбы фонарей и дорожных знаков. Сотни брошенных на дорогах, искореженных, мертвых автомобилей. Лежащие прямо на улице тела, с нелепо изломанными конечностями. Холодные глаза, жутко раззявленные рты. Сломанные игрушки, навсегда уничтоженные миром. Тогда еще никто не знал, что многие из них воскреснут. И вместе с ними проснется наш персональный Ад.

Порой Смерть – не избавление. И те, кто сейчас бегут по этим улицам, обнимая пушистые ветви купленных елок и таща огромные пакеты с продуктами, просто не догадываются о том, что ступают по кровавому ковру, навсегда укрывшему землю, которую каждый из этих людей считает своим домом.

Я считаю, что рассказать им правду – это честно. А верить мне или нет – полностью их дело. Я – Софья Салемская. Бывший боец, с позывным "Ведьма". Бывший ученый, который узнал слишком много и понял это слишком поздно. Бывшая… кем-то, кто нашел себя в мире мертвых и утратил в мире живых. Мне двести один год, я собираюсь заканчивать свою историю. Руки, которые держат сейчас дневник "Сонькиных измышлений" дрожат, и мне от этого смешно. Я отдаю эту пухлую, потрепанную временем, тетрадь на ваш суд. И ухожу туда, где горит костер и ждут Они.

Камуфляж, устало опущенные плечи, пряди седины в смоляных волосах Наставника, снежная голова лучшей подруги и морщинки на лице по-настоящему дорогой всем нам женщины, черные очки на глазах Командира. Они смотрят в огонь, но я чувствую на себе их взгляды. И Тень, стоящая за по-прежнему крепкими спинами делает призывный жест. Сейчас, милые. Я уже иду!

Глава

1. Не бойся

– Борисыч, нашел я, нашел! Сюда иди!

Высокий, крепкий парень в коричнево-серой форме «Спаса» – скорой медицинской помощи, – торопливо влетел в комнату, едва не стукнувшись головой о притолоку. Выругался и, заметив то, на что указывал ему напарник, осекся. Осторожно приблизился к старенькой, еще довоенной тахте, на которой, свернувшись клубком и прижав к груди тетрадь с расползшимися во все стороны листами, лежало хрупкое, тоненькое старушечье тело.

Напарник, молча опустившись на колени перед последним пристанищем усопшей, вгляделся в застывшую маску лица с разгладившимися, но еще заметными морщинами:

– Сутки, максимум, – тихо зачем-то уточнил он и спросил, – Это она, Борисыч, да? Та, про кого нам говорили в институте? Софья Петровна Салемская?

– Она, вроде, – растерянно отозвался фельдшер и, присев рядом с коллегой, невесть зачем вытянул из разгрузочного жилета дистанционный кардиомонитор-фиксатор.

Напарник, не оборачиваясь, осторожно накрыл ладонью уже направленную в грудь старушке руку с аппаратом и покачал головой:

– Нет смысла. Констатируй. Пойду СТРАЖ-а вызову, оформлять надо…

Не дождавшись ответа, он накинул на шею шнур фонендоскопа и вышел в коридор, тут же торопливо заговорив о чем-то в наушник коммуникатора. Борисыч остался один. Слегка помедлив, он оглянулся на закрывшуюся за напарником дверь и осторожно щелкнул замком черного ящичка с символикой «Спаса» на боку.

Треск разрываемой упаковки стерильных перчаток. Шелест рассыпающихся страниц истрепанной временем тетради. Мягкое падение руки, отошедшей от окоченения, на вытертую добела ткань тахты. Светлые старческие глаза смотрят слишком живо, чтобы быть мертвыми и он, вдруг испугавшись чего-то, опускает дряблые веки неверными пальцами. А после осторожно поднимает потрескавшуюся обложку, жадно вчитываясь в поблекший текст.

"Дневник Сонькиных измышлений"

(приписка ниже: "Вряд ли кто-то это прочитает, но я все равно запишу. Пусть будет!")

День первый.

Четвёртые сутки в "Гарцующем пони"… Вернее, четвертая неделя самоизоляции, после четвертой, особо яростной вспышки эпидемии. Как-то слишком много четверок на один квадратный метр. Один из свежевыявленных учеными вирусов, доканывающий нас уже второй год, совсем с дуба шлепнулся, мутировал во все стороны сразу и вокруг теперь демон знает что.