Виталий Абоян - Мёртвая жизнь

Еще не пришло полное осознание безнадежности. Еще кажется, что проблема временная. Серьезная, но ее можно решить. Или решить нельзя, но она чудесным образом решится сама собой. Трудно поверить в смерть, пока не начнешь умирать по-настоящему.

Черт возьми, но откуда это чувство, что на тебя постоянно кто-то смотрит? Интересно, только у него крыша едет или все теперь чувствуют то же самое?

Захар резким движением натянул одеяло на голову. Как в детстве. Раньше помогало от любых страхов. Казалось, что уж под одеяло никто забраться не сможет. Но ощущение чужого взгляда не исчезало. И здесь, в темноте и духоте, кто-то смотрел. Заглядывал внутрь, беспардонно, не спрашивая разрешения.

Нет, так дело не пойдет. Нужно заснуть, он наверняка просто переутомился – столько всего случилось. Нужно заснуть, а когда проснешься… утро вечера мудренее, так сказать. Только заснуть бы.

Захар ворочался, наматывая одеяло на себя. Сон не шел. Нужно попросить помощи у «Зодиака». Мозг корабля немедленно подключил Захара к виртуальной реальности. Вокруг завибрировало, каюта куда-то провалилась, пространство залило огнем. Разноцветные сполохи кружили хороводы, закручивались в спирали, взрывались ярким великолепием фейерверка.

Разбудили Захара звук чьего-то голоса и чужое дыхание. Сонный кибертехник, памятуя о недавнем настырном взгляде, открыл глаза и наотмашь врезал в незнакомую физиономию, нависшую над ним. Это был Грац.

– Не очень-то вы любезны, – сказал доктор, потирая ушибленную скулу.

– Простите, Станислав. Вы тоже хороши – зачем было врываться в мою каюту? Отчего вы не попросили «Зодиака» разбудить меня?

– Лившиц отключил вирт-эфир по всему кораблю.

– Как?!

Захар вскочил, будто ужаленный. Без вирт-связи невозможно управлять корабельной системой сложных Garamondи совершенно незаменимых кибернетических механизмов. Да что там киберы! – самим «Зодиаком» в полной мере без виртуальности управлять невозможно. На все случаи жизни пультов ручного управления не наделаешь.

– Не беспокойтесь, это временная мера, пока мы не узнаем, с чем имеем дело. Лившиц прав: нам стоит опасаться. Мы не знаем, что это и кто может быть там внутри.

– Хочешь мира – готовься к войне?

– Ну, не все так плохо, – усмехнулся Грац. – Сначала нужно выяснить, чего они хотят.

– Они?

Грац развел руками. Понятно, тайное не стало явным. И Лившиц тоже в инструкциях запутался. Решения нет. Есть только гипотетические «они». Так проще – поделить мир на «нас» и «их», на черное и белое, не принимая во внимание, что все, в сущности, – нет, даже не серое, – разноцветное. Захар тяжело вздохнул.

– Будем определять стратегию общим голосованием? – спросил он.

– Да. Лившиц знает только то, чего делать нельзя, а что делать должно, он не в курсе. Других специалистов по контактам у нас нет.

– А где они есть?

Не было никаких контактов. А посему не было и специалистов. Одни теоретики вроде Люциана. Специалисты по инструкциям. Хотя как знать – вот установят они сейчас контакт, подружатся с могущественными, добрыми и справедливыми инопланетянами, и что? Кто об этом узнает? Им же, могущественным и справедливым, не так-то просто, должно быть, втолковать, что неплохо бы нас, таких не менее развитых (сумели ведь сюда добраться!) и не менее мудрых (контакт-то наладили!), домой доставить.

– Гм. Наверное, в Институте внеземной жизни. Штаны протирают.

Захар шел по коридору жилого отсека. Кряжистая фигура Станислава маячила впереди. Доктор ступал уверенным шагом человека, не имеющего сомнений в завтрашнем дне. Или он действительно видел перспективы?

Зудящее внутри чувство не исчезало, настойчиво хотелось поискать на обитых мягким пластиком стенах глаза, не мигая глядящие на него, Захара. Кто-то настойчиво томографировал его душу, снимая срез за срезом.

Они? Может быть. А может, собственное сознание шутки шутит. Неужели Грац ничего не чувствует? Судя по уверенному шагу и твердому взгляду вперед – нет. Рассказать ему, он ведь врач? Нет, пока не стоит.

В рубке все уже собрались. Лившиц метался взад и вперед в самом центре, словно лев в тесной клетке. Внеземелец нервничал и негодовал, что приходится кого-то ждать. Его светлые водянистые глаза укоризненно вперились в Захарову переносицу, стоило только появиться на пороге. Руки усиленно дергали карманы брюк, будто что-то невероятно важное застряло там, не желая быть явленным миру. Лившиц волновался, он хотел говорить, у него были планы. Но вот воплотить их в жизнь он явно опасался.