Белла Жужунава: Когда расцветают розы

Белла Жужунава

Когда расцветают розы

1

- Владимир Петрович, идите к нам! - позвала Зина. - Сейчас, сейчас, - ответил он, заполняя быстрым мелким почерком очередную историю болезни. Все уже были в сборе. - Может, покушаете с нами, а, Владимир Петрович? - весело спросила Зина, придвигая ему стакан крепкого ароматного чая. Ему еще нравилось, когда его называли по имени-отчеству. От еды он, как всегда, отказался, а чай пил с удовольствием, расслабившись и вполуха слушая болтовню. - Только я пришла, подходит Семенова из седьмой палаты, - сказала Светочка. - Эта, с холециститом. Просит перевести ее. Трясет жирами, ничего толком объяснить не может. Прямо чуть не плачет. Ну, думаю, ладно. Что мне, жалко, что ли? Места-то есть. Перевела. - И куда? - В пятую. Там народу больше, и кровать на проходе, а она так обрадовалась - побежала, как молоденькая. Что это с ней? - Опять поди ругаются. В седьмой Генеральша лежит, никому житья не дает. - Да? Слушайте дальше. Только я Семенову определила, является эта самая Генеральша. Как всегда, вся из себя наштукатуренная, в этом своем халате с попугаями. На лбу лейкопластырь. Передайте, говорит, врачу, что я прошу срочно меня выписать. Что такое, спрашиваю, что вам не лежится? Обстановка, отвечает, неподходящая. При моей болезни волнения противопоказаны. Волнения, говорю, всем противопоказаны;, даже здоровым. А в чем дело-то? Палата хорошая, народу мало, под окном зелень. Ничего не слушает, на том и расстались. Владимир Петрович, это ваша палата, между прочим. - Ну и бог с ней, пусть уходит, всем спокойнее будет,- сказала Зина. - Это точно. Только чего это они, не пойму. - Чего, чего... Будто не знаешь,- подала голос тетя Паша.- Я сама в этой палате полы больше мыть не буду. - Как это? - А вот так. Пока ЭТА там лежит, и близко не подойду. - Да что за "эта"? - А я знаю, про кого вы говорите. Про Борину, да? - Фамилию я не знаю, ни к чему мне она. Рыжая, у окна лежит. И глаз черный, тяжелый. Как посмотрит, я сразу задыхаюсь. - По-вашему, тетя Наша, эта наглая Генеральша, которая воображает, что она пуп земли и все должны вокруг нее прыгать, боится какого-то глаза? - Ясное дело. Соображает, значит. Глаз, он ведь не разбирает, генеральша ты или, как вот я, с тряпкой ползаешь. - Да что она может сделать? - А что хочешь. Не дай бог, на кого разозлится - беда. Владимир Петрович не выдержал. - Ну что вы такое, извиняюсь, несете? А все и уши развесили. Что за "глаз" такой? Симпатичная молодая женщина, лежит, никто не трогает, а тут уже бог знает что про нее наплели. Стыдно! - Ишь -"симпатичная"...- со значением повторила тетя Паша, и все засмеялись. - А что это вы покраснели, доктор? Что же, ваше дело молодое, а только это еще хуже. - Вы, вы! -Он не находил слов.- Вы невозможная женщина! Что это вам в голову взбрело? И что значит "хуже"? - А то, что, если у кого с ней будет любовь, тому вообще не жить. - Нет, это невыносимо! - Владимир Петрович вскочил.- Что вы себе позволяете? И прекратите эти разговоры насчет того, что убирать там не будете. Из-за ваших глупостей в палате грязь будет по колено, так, что ли? - Сказала - не буду! А станете ругаться, завтра больничный возьму, у меня давление. Владимир Петрович выскочил в коридор, хлопнув дверью. Вот вредная старуха! И ведь правду говорит, ничего с ней не поделаешь, санитарок по-прежнему не хватает. Давление у нее. Пить надо меньше! Он спустился в подвал, на ходу доставая сигарету.

2

Дурацкий разговор задел Владимира Петровича больше, чем можно было ожидать. Молодую женщину, о которой шла речь, он помнил очень хорошо. И не просто помнил. Одна мысль о ней вызывала непривычный для его суховатой натуры трепет, настолько сильный, что у него холодели руки и гулко, ощутимо начинало стучать сердце. Он оперировал ее несколько дней назад. Врачи-хирурги обычно НЕ ВИДЯТ больного, перед ними - работа, операционное поле, но ее распластанное тело ослепило его белизной и совершенством форм. Ему непроизвольно захотелось увидеть ее лицо, и именно при взгляде на него он ощутил первый раз толчок в сердце. Потому что она была прекрасна. Та же белая, точно светящаяся, кожа, густые, медно-красные волосы, тяжелые, даже на взгляд; черты, исполненные удивительной прелести и изящества. Она уже спала, и лицо ее с опущенными ресницами казалось кротким и нежным. Глаза ее он впервые увидел после операции и был окончательно сражен. Они оказались совершенно черными, глубокими, как колодец. Взгляд их с пугающей неподвижностью остановился на его лице, он притягивал, вбирал в себя, вызывая ощущение знобкого восторга и гулкого, ошеломляющего страха. С тех пор Владимир Петрович постоянно ловил себя на мыслях об этой женщине. У него был небольшой и не очень удачный опыт в этой области, и, наверное, поэтому он относился скептически к данной стороне жизни, не придавая ей серьезного значения. Ни одна женщина до сих пор не вызывала у него такого яркого, волнующего чувства. Вот почему слова глупой старухи задели и растревожили его.