Василий Звягинцев - Дырка для ордена

Все есть, а людей нет. И исчезли они из него только сейчас, буквально. За мгновение до того, как сам он вышел из подвала на свет.

Все же Тарханов решился.

Привычным образом озираясь, держа автомат наизготовку, он сделал целую сотню шагов по растрескавшемуся асфальтовому шоссе. Увидел слева шлагбаум, за ним зеленые брезентовые палатки, расставленные по периметру квадратной поляны, расчерченной посыпанными песком дорожками. Нечто вроде лагерей на берегу Сенгилеевского озера, в которые на весну и лето выезжали курсанты Ставропольского училища. Вон и грибок для часового рядом со шлагбаумом.

А еще вчера днем здесь была лишь густая и высокая трава, пестрящая желтыми цветами одуванчиков.

Посреди поляны возвышалась мачта из полуторадюймовых труб, на вершине которой трепыхался выцветший красный флаг.

А над длинным деревянным стендом рядом с самой большой палаткой била в глаза надпись, собранная из фанерных алых букв: «Пионеры Ставрополья приветствуют XVI съезд ВЛКСМ!»

Нет, совсем уже ерунда какая-то! Пионеры. Это либо освоители американских прерий, либо солдаты саперных войск времен Николая Первого.

Ни тем, ни другим нечего делать в курортной зоне Пятигорска, и уж тем более – приветствовать аж шестнадцатый съезд не пойми чего…

И в то же время реально и убедительно до ужаса.

Он не успел ни додумать мысль до конца, ни предпринять каких-то действий, как все кончилось.

Снова подвал, люди, изобретатель, потирающий левой рукой ушибленную правую.

– Вы где были? – спрашивает Маштаков, пристально глядя на Тарханова. – Вы где-нибудь сейчас были?

Окружающие смотрели на них с недоумением. И Тарханов догадался, что для всех прочих, кроме изобретателя, он никуда не исчезал.

– Только без шуточек, хорошо? – Он указал стволом автомата, куда Маштакову нужно отойти. – Мы это обсудим отдельно. Что-то у вас не сработало.

– Наоборот. Все сработало, и все теперь мне окончательно ясно. Вы даже не представляете…

– Представляю, – резко ответил Тарханов, просто чтобы не давать противнику лишних козырей. – Куда больше вашего представляю. Рассказывайте, как и в каком порядке все это разбирать, чтобы в Москве собрать в работоспособном виде.

– В чем дело? – спросил его Кедров, когда работа пошла, а сам Сергей отошел к двери и закурил. – О чем вы говорили?

– Да так. Эта машинка умеет воздействовать на психику. Я оказался к ней слишком близко. А ты ничего не почувствовал?

– Совершенно. Он протянул руку, ты его ударил. Он зашипел, матернулся и спросил, где ты был. Я думал, это у него крыша поехала.

– Ага, – удовлетворенно кивнул Тарханов. – Никакой расстыковки по времени не было?

– Я же говорю, нет. Разве только… Ну, может, мне показалось. Удар ты как-то слишком четко зафиксировал. Словно на показательных. Ударил, задержал руку в крайней позиции, потом вернул обратно.

– На полсекунды?

– Да, может, на полсекунды. Вряд ли дольше.

Меньше чем за час все содержимое мастерской и лаборатории под присмотром Маштакова и отрядного инженера погрузили в две военные санитарные машины. Изобретатель заодно попросил забрать и технические книги из его библиотеки.

– Вдруг у вас не окажется возможности предоставить мне аналогичный комплект. Здесь есть настоящие раритеты, тем более с моими заметками.

– Надеетесь, вам еще придется заниматься науками? – осведомился Кедров, которому явно не нравилось, что он не понимает в происходящем чего-то очень важного.

– Обязательно. Куда вы без меня денетесь?

– Ну-ну, – без особой, впрочем, уверенности произнес кавторанг.

– Займитесь обеспечением отхода, – предложил ему Тарханов. – Черт его знает, вдруг отсутствие звонка от того ресторанного придурка – тоже сигнал тревоги.

А теперь – давайте, – скомандовал Сергей, когда все было готово и изобретателя тоже посадили в машину, защелкнув, на всякий случай, на запястьях тугие наручники и приставив к нему двух персональных охранников. И сам первый дал в воздух очередь трассирующими пулями.

Минуты три несколько автоматов и пистолетов работали беглым огнем и по окрестным зарослям, и по стенам и окнам дома. Со стороны это могло восприниматься как звуки внезапного, суматошного, торопливого встречного боя, когда его участникам некогда целиться.

Стрельба, которую не могли не услышать на окраинах города, потому что летняя ночь была уж слишком тиха и воздух неподвижен, прекратилась так же неожиданно, как и началась.