Сергей Телевный - SEN. Книга

А теперь – самое главное (иначе будет непонятно дальнейшее): Новиков я – по отцу, а по прадеду – Neumann, в 1937 году он сменил свою немецкую фамилию на русскую – Новиков (как он ухитрился это сделать, я не знаю). В свою очередь его дед звался Августом Нойманном; он был резчиком по дереву и родным братом Адольфа Нойманна 43, известного немецкого гравёра XIX века. У моего отца сохранилась каким-то чудом копия гравюры Адольфа – автопортрет. На ней изображён солидный бюргер с роскошными усами и бородой, в очках; в углу – инициалы "AN".

У отца я видел фотографию моего прадеда, Ивана Фридриховича Нойманна, в молодости. На снимке (на обороте дата: 3 мая 1909 года) он в компании двух друзей-гимназистов, юный красавец с пышной шевелюрой, сидит в кресле в центре, а они стоят по бокам, положив руки ему на плечи.

Мой отец, Евгений Яковлевич Новиков, историк-ориенталист, выпускник РГУ 44, доктор наук, профессор, специалист по Шумеру и Аккаду. Он работает в Институте Всеобщей истории РАН (в Москве, на Ленинском проспекте) с 1990 года (директором института тогда был академик Чубарьян), автор монографии "Реконструкция источников шумерской мифологии раннединастического периода по текстам диалекта eme-gir" (sic! – я запомнил буквально). Моя мама, Лия Иосифовна Новикова (в девичестве Самальская), работала врачом-окулистом в районной поликлинике. Отец уехал в Москву по приглашению администрации института, когда мне было четыре года. Мы жили с мамой; отец приезжал раз (иногда два раза) в год на месяц в отпуск, привозил подарки. Когда я решил пойти в армию (хотя мама пыталась отговорить меня), она переехала к нему в дом на Ленинском проспекте, в двухкомнатную квартиру (полученную от института) на четвёртом этаже старой девятиэтажки. Отслужив срочную в ВДВ, я вернулся в нашу южноморскую "двушку".

(Когда я поступил на журфак МГУ, встал вопрос о месте моего проживания; отец, естественно предполагал, что я буду жить у них, но, зная его характер и упрямство – мы не раз цапались с ним по самым разным поводам, я предпочёл выбрать общежитие, несмотря на уговоры мамы).

Родители хотели видеть меня преуспевающим адвокатом, короче, юристом – не сложилось… Журналист – "неважная замена овсу", то бишь служителю юстиции…

Теперь я должен сообщить довольно любопытную информацию. Итак, у меня удивительная память: я с первого раза запоминаю лица, предметы, прочитанный текст, номера телефонов и т.д. и т.п. И практически ничего не забываю… Учёба для меня не составляет ни малейшего труда (красный диплом универа с младенчества золотыми буквами был записан в Книге моей судьбы). Способность к изучению иностранных языков – невероятная, дюжина уроков – и язык освоен в разговорном объёме.

Ещё один поразительный факт: в своей жизни я ни разу ничем не болел; знаю – это за гранью понимания, но quod est verum (это правда). Даже ветрянкой и прочими детскими болячками, даже примитивной простудой… Мама с гордостью, но и с удивлением, рассказывала, что я не схватил даже лёгкого насморка, когда мы брели сквозь пургу, бросив на просёлочной дороге застрявшую в сугробе машину, "Жигуль-шестёрку" (ездили на Новый год на дачу к подруге мамы – она пригласила; за рулём был её муж) с заглохшим мотором, в город. Было минус пятнадцать, мы пробирались сквозь белую круговерть около часа… У мамы было воспаление лёгких (она лежала в больнице), муж маминой подруги тоже заболел. Я жил тогда две недели у этой самой подруги. Мне было шесть лет…

И – самое интересное: у меня бывают видения – я называю эти состояния (а они случаются нередко) накатами . Скажете: "Тоже мне Орлеанская дева 45! Видения, видите ли, у него!" Но… увиденное непременно сбывается, сразу или через какое-то время, но обязательно.

Для полноты картины следует сказать, что я владею искусством замедления времени – в моменты наибольшего душевного всплеска или грозящей опасности. Механизм реализации этого феномена мне неизвестен, но, когда я вхожу в такое состояние, время начинает течь в совершенно ином ритме… А ещё я вижу сны… Странные, иногда довольно психоделические, иногда – сюрреалистические… Ну, как вам словесный портрет супермена?

* * *

Первая ночь в Мегиддо… По ассоциации вспомнился рассказ Брэдбери "Уснувший в Армагеддоне" 46– надеюсь, у меня всё сложится не так мрачно, как у героя новеллы…

Утром Майк пригласил меня в конференц-зал, располагавшийся на "минус втором" этаже. Там уже собрались человек пятнадцать сотрудников и раввин в чёрном костюме и кипе 47. Все присутствующие (одни мужчины) напялили на головы разные головные уборы (у кого – кипы, у кого – разноцветные шапочки; мне Майк тоже дал какую-то ермолку). Раввин сначала продекламировал нараспев Шма ("Шма, Йисраэль, Адонай – Элохейну, Адонай – эхад!" Затем шёпотом: "Барух шем квод мальхуто леолам ваэд!" 48), а после приступил к чтению амиды 49: "Ки Шем Адонай экра, аву годэль лЭлоэну. Адонай сефатай тифтах уфи ягид теилатэха. Барух Ата Адонай, Элоэну вЭлоэй авотэну Элоэй Авраам Элоэй Йицхак вЭлоэй Яаков, аЭль агадоль агибор веанора, Эль эльйон гомэль хасадим товим, веконэ аколь везохэр хасдэй авот, умэви гоэль ливнэй венээм лемаан шемо беаава" 50.