Юлий Буркин - Рок-н-ролл мёртв

- Что ты о нас знать-то можешь, гаденыш? - задал риторический вопрос дядя Сева; но в голосе его угадывалась неуверенность, и я понял, что ситуацию пока что контролирую.

- Да уж побольше, чем вы думаете. Я же вас уже давно вычислил. И Тоша, случалось, кое-что болтал. Он ведь - болтун...

Дядя Сева так на него глянул, что Тоша быстро-быстро затараторил:

- Врет он все, Анатолий Алексеевич, ничего я не говорил. Да я и сам ничего не знаю...

- Заткнись, - обрубил Севостьянов и поднял на меня свой умный но тяжелый, как свинец взгляд серых глаз:

- Что же тебе, мил человек, надо? Раз ты так много знаешь, тебя тем паче живым отпускать нельзя. Зачем искал? Зачем людей моих, понимаешь, губил?

Вот это был удар ниже пояса. Зачем я его искал, если я его и не искал вовсе? Но надо было что-то сочинять. И я ляпнул, что в голову пришло:

- Я хочу работать с вами.

- Они посмотрели друг на друга и усмехнулись одновременно. Да, промазал.

- Вот что, Антон. Нужно его просто прозондировать. И все мы узнаем: писал он эти письма или нет, а если писал - то кому передал. Благо, сегодня суббота, там нет никого.

- Анатолий Алексеевич, - отвечает ему Тоша, - он хоть и врет, что с нами работать хотел, а я ведь его знаю, с ним можно и договориться. Мужик он деловой, к героизму особому не склонный. Если сумеем ему объяснить, что нет у него другого выхода, с нами будет.

Даже и не знаю, спасибо Тоше говорить за такое обо мне мнение или наоборот - оскорбляться.

- Сейчас с ним возиться - времени нет, - говорит Севостьянов. - Вот прозондируем, там и видно будет: ежели врет он все - сам понимаешь, - он выразительно провел ребром ладони по шее, - а не все, тогда, возможно, и разговаривать будем. Агитировать. Тряхнем, понимаешь, стариной; а комсорг?

И они засмеялись - так глумливо, что мне тошно стало. Хотя тошно мне стало еще раньше: от словечка этого - "прозондировать" Зондировали мне как-то желудок - кишку глотал пальца в два толщиной. Мерзко до крайности. А этих, я так понимаю, мозги мои интересуют. Так что перспективы радужные.

Уже в машине до меня дошло, какого я свалял дурака. Надо было сказать, что я хочу взять с них деньги. В такую-то причину они бы поверили, знаю я этот народ. Разыграл бы из себя шантажиста, поторговался бы, глядишь, живым бы ушел. Но теперь - поздно рассуждать.

Молчим. Едем. Вдруг дядя Сева и говорит:

- Ты вот что, Антон. Когда прибудем, ты в саму лабораторию не заходи. Посиди возле двери, посторожи. На вот. - Он полез куда-то под сидение, вынул оттуда пистолет и отдал Тоше. - Окна там с решетками, не убежит; а вот дверь - постеречь надо.

Вот, значит, как. Лаборатория. Не хухры-мухры.

Дорога, которой мы двигались, была знакома мне. Вот магазин "Аленка"... Машина остановилась возле огороженного высоким металлическим забором богатого зеленью комплекса психоневрологического центра имени Павлова. Да я мимо этих ворот чуть не каждый день езжу: в двух кварталах отсюда живут Роман с Настей... Жили.

Дядя Сева развязал мне руки, предупредив, что лучше мне не дергаться, и мы, миновав двор, подошли к корпусу.

Вахтер, выйдя на звонок, поворчал немного насчет "в нерабочее время не велено", но впустил-таки. Поднялись мы на шестой этаж, Тоша остался в коридоре - на стреме, а дядя Сева открыл ключом дверь и, пропустив меня вперед, запер ее изнутри.

На первый взгляд это был самый обыкновенный больничный кабинет для проведения физиопроцедур: лежанка, крытая белой простынкой, возле нее столик с поблескивающей металлическими уголками коробкой какого-то прибора. Но если слегка приглядеться, становилось ясно, что все здесь на порядок лучшего качества, чем в обычной больнице: и простынка "нулевая", и столик - импортный, а уж прибор и вовсе ультрасовременно выглядит - словно из какого-то штатовского фильма. Еще там стоял шкаф с неаппетитными сосудами и неприятными инструментами, а слева от шкафа находилась дверь в смежную комнату.

Севостьянов сразу подошел к прибору, чем-то на нем щелкнул, и передняя панель засветилась зелеными и красными огоньками. Потом он открыл одну из застекленных дверок шкафа, вынул оттуда одноразовый шприц, флакончик с какой-то жидкостью и указал мне на лежанку: "Сюда".

Я лег и начал потихоньку соображать: то, что он прибор включил, и что колоть меня собирается - взаимосвязано... А он мою руку берет, трет запястье ваткой со спиртом и говорит при этом:

- Ты не бойся, это - без героина, чистый, как слеза.

Потом вгоняет мне этой дряни кубик и садится в кресло перед прибором - ко мне спиной. (А чего ему бояться? Что я сделаю? За дверью - Тоша с пушкой.) Одевает он на череп обруч, металлический вроде, от которого к прибору кабелек тянется, и начинает чего-то колдовать: на кнопки нажимать, ручки крутить... А я в этот момент окончательно просекаю: сейчас, все что у меня в голове, у него как на ладони будет. И то, что нет в природе никаких разоблачительных писем, и то, что никогда не собирался я с ним работать, и то, что так я их с Тошей ненавижу, что даже если б и не знал я ничего про Рома, все равно бы меня пришить следовало - на всякий пожарный. И уж за чем, за чем, а за этим-то у них не заржавеет. Удавят, как цыпленка.