Фриц Лейбер - Зеленое тысячелетие. Рассказы

По иронии судьбы Панч и Джуди ассоциируются с детьми и игрушками. Однако несколько сюжетов в своей основе просто отвратительны. Современные детские педагоги всплескивают руками при одном упоминании о них. Это не похоже ни на сказку, ни на фантазию, и берет свое начало в откровенном, реальном преступлении.

Панч является прототипом эгоистичного преступника — типаж, который в наши дни служит символом дьявола с топором или убийцы. Он убивает своего хнычущего ребенка и ворчливую жену Джуди только потому, что они его раздражают. Он убивает врача, потому что ему не нравится лекарство. Он убивает полицейского, который приходит арестовать его. Наконец, после того, как его бросают в тюрьму и приговаривают к смертной казни, он умудряется перехитрить и убить страшного палача Джека Кетча.

Лишь в конце за ним приходит дьявол. Но в некоторых вариантах Панч убивает и дьявола. Совершая все эти преступления, он редко изменяет своему мрачному и колкому юмору.

«Панч и Джуди» долгое время был одним из самых популярных кукольных спектаклей у детей. Очевидно, потому, что у них в меньшей мере, нежели у взрослых, развиты моральные устои, которые помешали бы открыто симпатизировать примитивному эгоизму Панча. Ведь Панч так же бездумно эгоистичен и жесток, как испорченный ребенок…

Эти мысли быстро проскользнули у меня в мозгу, как это бывало всякий раз, когда я видел Панча и Джуди или думал о них. На этот раз вместе с этими мыслями в моей памяти отчетливо возник Джок Лейтроп, бьющий куклу…

Я уже сказал, что начало пьесы успокоило меня. Но по мере развития действия дурные мысли постепенно вернулись. Движения кукол были слишком пластичными и искусными, и предметы они держали в руках слишком уж натуралистично.

В «Панче и Джуди» много драк палками, и куклы всегда держат их, зажав двумя руками — большим и средним пальцами кукольника. Но Джок Лейтроп придумал потрясающую новинку. Его куклы держали свое оружие, как это обычно делает человек. Мне было интересно: не используется ли здесь какое-нибудь устройство?

Я поспешно достал бинокль и навел его на сцену. Прошло какое-то время, пока я сфокусировал его на одной из кукол — они делали слишком много резких движений. Наконец я четко увидел руки Панча. Насколько я мог рассмотреть, они заканчивались маленькими ладошками — ладошками, которые могли передвигаться по палке, сжиматься и разжиматься ужасающе естественным образом.

Грендаль ошибочно принял мой приглушенный возглас за выражение восторга.

— Ловко, — сказал он, кивая.

После этого я сидел тихо. Конечно же, маленькие ручки были каким-то механическим приспособлением, прикрепленным к пальцам Лейтропа. И в этом, подумал я, заключалась причина страхов Делии. Ее обманул поразительный реализм кукол.

Но тогда как объяснить поведение Джока, странные вопросы, которые он задавал доктору Грендалю? Только лишь попыткой создать себе рекламу?

«Крутому детективу» было сложно признаться даже самому себе в очень сильном и странном чувстве — что эти человечки живые. Но я признался себе в этом и боролся с этим чувством, отводя глаза от сцены.

Затем я увидел Делию. Она сидела позади нас, на два кресла ближе к краю. Сейчас в ней не было ничего от «нежного викинга», несмотря на изящные линии серебристого вечернего туалета из ламе. В призрачном свете сцены ее миловидное лицо было холодным, окаменевшим и несло печаль решительности, что вызвало во мне тревожное предчувствие.

Я услышал знакомое бормотание и, повернувшись, увидел, как Франетти спускается по проходу, словно сцена притягивала его магнитом. Он свирепо смотрел на кукол и разговаривал сам с собой.

Дважды я слышал, как он пробормотал «невозможно». Заядлые театралы бросали на него раздраженные взгляды, но он не обращал на них никакого внимания. Он дошел до конца прохода и исчез за черным занавесом дверного проема, который вел за кулисы.

Пьеса быстро подходила к концу. Панч, находящийся в темной и мрачной тюрьме, завывал и причитал от жалости к самому себе. Джек Кетч приближался к нему сбоку, его лицо и черные волосы выглядели ужасно в сумрачном освещении. В одной руке он нес удавку, а в другой — меч, похожий на иглу, длиной около пяти дюймов. Он ловко размахивал этими орудиями.

Я больше не мог смотреть на сцену безразлично. Это был мир кукол, и все куклы в нем были убийцами и скотами. Сцена была реальностью, рассматриваемой через другой конец подзорной трубы.