Лили Блек - Мертвая черепашка

Анна Николаевна смотрела в кухонное окно. Нет, не в окно. Она рассматривала оконную занавеску, с тоской размышляя о предстоящей стирке. Для нее не было ничего более противного, чем стирать эти самые занавески. Сначала нужно было лезть на подоконник, с риском упасть и вывихнуть себе что-нибудь, а то и сломать ребро. Потом — долго и нудно аккуратно раскрывать каждый зажим-крокодильчик, удерживающий занавеску. Потом — слезть с подоконника, опять-таки с риском упасть, вывихнуть, сломать, ушибить и так далее. Анна Николаевна не любила подоконники.

Занавески она тоже не любила. Их ведь нужно было периодически стирать, а это связано с подоконниками. К тому же, мало снять занавеску, ее ведь нужно еще и повесить. А это отнимает больше времени, увеличивая общение с подоконником сверх необходимого.

Вот такие печальные мысли крутились в голове Анны Николаевны, бывшей школьной учительницы, а ныне — пенсионерки. Кстати сказать, по ее внешнему виду можно было сразу определить, что она — бывшая учительница. Один пронзительный взгляд выцветших голубых глаз выдавал ее с головой. А если еще учесть жидкие волосы, собранные в тугой пучок на затылке, темную юбку и бледно-розовую кофточку, застегнутую до подбородка, то сомнений не оставалось никаких. Только учительница, и никто больше!

Между прочим, напрасно, ах, напрасно, Анна Николаевна не смотрела за окно. Пейзаж был весьма примечательным. И вовсе не типичным двориком деревенского дома, с обязательными цветами вдоль дорожек, или склоненными над забором ветвями яблонь, до которых все время пытаются допрыгнуть соседские мальчишки, углядев в вышине соблазнительный румяно-красный бок плода. Дело в том, что по двору важно шел стол. Да-да. Именно стол. Обыкновенный обеденный стол. Прямоугольный, лакированный, на четырех самых обычных ножках. Вот эти самые ножки стол изгибал причудливым образом, словно пробуя поверхность дорожки, перед тем как сделать следующий шаг. Он кокетливо постукивал деревянными ножками по асфальту дорожки, перебирал ими, стоя на месте, наклонялся, раскачиваясь из стороны в сторону. В общем, этот предмет мебели вел себя совершенно непонятным образом, словно решив оправдать свое определение как «движимое имущество».

Стол танцевал таким образом уже минут двадцать, все так же не замеченный печальным взглядом Анны Николаевны, увлеченной мыслями о предстоящем подвиге в виде залезания на подоконник.

Резкий звон разлетающегося вдребезги стекла привлек все же внимание бывшей учительницы, а ныне — пенсионерки. В окно веранды, рассыпая радостно блестящие в солнечном свете осколки, вывалилось кресло. Упав ножками вверх, оно некоторое время безуспешно подергалось и грустно затихло, страдальчески морща обивку. Стол рысью подбежал к креслу, согнул все четыре ножки, словно человек сгибающий колени, наклонился, подцепил кресло столешницей и резко дернул вверх.

Кресло перевернулось, осыпав дорожку и цветочную клумбу новым дождем стекла, забившегося в швы обивки. Совершив все необходимое для спасения товарища, стол важно прошествовал к калитке и начал упрямо ее толкать. Калитка не поддавалась. Нет, она не была такой уж прочной, просто открывалась в другую сторону. Кресло немедленно подбежало к столу, быстро перебирая короткими ножками, и тоже начало толкать калитку, гримасничая бежевым велюром. Мебель явно рвалась на волю.

Анна Николаевна изумленно посмотрела за окно, пытаясь убедить себя в том, что вся вышеописанная сцена ей привиделась под влиянием подоконника. Но когда через разбитое стекло, сминая любимые цветы на клумбе, выпала гладильная доска, и тоже направилась к калитке, кокетливо извиваясь складными металлическими ножками, Анна Николаевна поняла, что меры нужно принимать в срочном порядке. Какие меры? Да разумеется — меры пресечения данного безобразия.

Ведь эти предметы обстановки вот-вот могли сломать калитку и ринуться на улицу. Тогда все соседи смеялись бы над Анной Николаевной, которая не может подчинить себе даже собственную мебель. Крутили бы пальцем у виска и с многозначительным видом говорили бы один другому: «Ну что ж ты хочешь-то, брат… Постарела уже она. Квалификация не та. Да и, собственно говоря, всегда она была немножко того…» Этого Анна Николаевна, разумеется, допустить не могла. Поэтому она поднялась, выпрямляясь во весь свой небольшой рост, протянула сухонькую руку, раскрывая ладонь, и резко выкрикнула команду-заклинание. В подставленную ладонь влетела деревянная учительская указка, по традиции покрытая рунами, окрашенными в багряный цвет. Анна Николаевна постучала указкой по ладони, всматриваясь в ломающих калитку хулиганов, и скомандовала типичным учительским голосом, чуть взвизгнув для усиления эффекта: