Александр Вельтман - Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

Что ж предстоит воспитанию?

Хранить здоровье Физическое и нравственное, лечить болезнь и употребить зло на службу добра.

О, в природе столько неумышленного зла, что умышленное не нужно для весов судьбы, и каждый человек, если не в глазах других, то по крайней мере в собственных глазах, может быть чист и непорочен!

Между тем как я делал эту математическую выкладку и незаметным образом перешел от нее к разрешению всех тригонометрических задач посредством простой арифметики, логика Аристотеля тщетно боролась с логикой Александра.

— Страсти враги наши — говорил Аристотель — их должно истреблять, вырывать с корнем… убивать!..

— У папеньки много врагов — говорил Александр — греки, персы, иллирийцы, готты… для чего ж он их не истребляет, дядюшка?

— К побежденным должно иметь снисхождение, — отвечал сбитый с пути Аристотель; —и тогда враги обращаются в друзей наших.

— А за что ж, дядюшка, убивать страсти; их жалко совсем убивать, они также враги наши; может быть и они, если к ним будешь милостив, также обратятся в друзей наших.

— Да… но, нет… на пример пьянство, есть страсть опасная… которую должно искоренять…

— А где ж корень у пьянства, дядюшка?..

— Корень пьянства… бывает часто в обычаях… вот, на пример, если б ты был законодатель, ты верно бы уничтожил злой обычай, по которому слуги имеют право бранить и бить своих господ во время Сатурналий…. Это все равно, что позволить коню оседлать человека.

— Правда, дядюшка; а ты видел у меня деревянного конька, которого называют Пегасом, потому что он пегой.

— Здесь не время рассуждать о конях; изволь, Александр Филиппович, читать Илиаду!..

Александр взял указку в руки и начал читать:

— Скажи мне, дядюшка, кто ж это просит петь богиню вместо себя?

— Омир, — отвечал Аристотель, — которого настоящее имя есть Мелезиген, от реки Мелеты, на коей он родился; когда же он ослеп и пошел по миру, тогда его назвали Омиром….

Это чудо — думал я, — что значит Филология! и по сие время люди не хотят понять, что Мелезиген есть ничто иное, как испорченное азское Слово Malsingan, т. е. поющий сказания, и что, следовательно, Илиада есть перевод с азского языка на греческий, песни о падении власти Азов в Helionе, что Priamus Kongur var sem adur er sagt kalladur Oden, en drottning hans Frygg, af thui tok Riked sydann naffn oc kallas Phrigia thar sem borgen (Troia) stod.

— T. e. что Приам Князь (kong — Конеж) был тот самый, как говорят, который назывался Оденом, а жена его Фритта; от неё и получило царство прозвание Фригии, где был град оный (Троя).

О вы! все триста Юпитеров, 64 Ахиллеса, 48 Геркулесов и все 30000 богов древнего Азского, или языческого мира! призываю вас в свидетели истины слов моих; но дозвольте мне, для помещения вас в моем тесном угле, разделить на 10.000; это не уменьшит величины вашей; ибо вы явитесь передо мною в настоящем своем виде, в священном числе 3, за которым стоят ноли и метаморфы древних и новых поэтов!

Эти слова я произнёс почти в слух, так что развлек внимание Александра к урокам Аристотеля, о щедрости, за которую в последствии историки укоряли Александра, говоря ему устами Филиппа: «глупо, мой друг, думать, что за деньги можно купить верность и любовь. Что за радость, чтоб Македонцы привыкли видеть тебя не Царем своим, а казначеем. Советую тебе быть более щедрым на благость, нежели на золото; потому что только благость есть казна неистощимая».

Таким образом я часто был слушателем уроков Аристотеля.

Сначала Аристотель был доволен вниманием своего ученика; он надеялся образовать из него мудрого законодателя; но созидаемая надежда, как Вавилонская башня, не достигла цели своей. Откуда ни возьмись в Александре охота к музыке. Он услышал песни Фригийского Бандуриста Тимофея, и так возлюбил их, что Олимпия принуждена была купить сыну маленькую бандурку, и нанять Тимофея учить его игре и пению.

Гений во всем виден, за что ни возьмётся.

«Однажды учитель (говорит вместо Квинта Курция Иван Фрейнсгейм, в переводе) приказал ему ударить в некоторую струну…. (странно, как будто Квинт Курций не знал, что эта струна называется также квинтою…) в некоторую струну, по правилам науки».

— Я и без правил науки ударю в струну! — отвечал Александр.

Все удивились остроте ума его; а Аристотель с горестию помыслил: «из Александра выйдет бандурист, и только!»

Аристотель ошибся. Не прошло недели, Александру надоела музыка; в нем открылась новая страсть: бегать в запуски.