Галя уронила голову на ладони — то, что было там, лучше не описывать.
— Хорошо, идите домой, вам нужно отдохнуть… и мне тоже…
До позднего вечера я сидел в кабинете, оперевшись локтями о стол, и не было ни малейшего желания двигаться, думать и вообще существовать. Мною овладела полная апатия и равнодушие.
Я сидел, рассматривая портрет Фрейда, повешенный на стену моим предшественником — наверное, он был фанатом своей профессии. Долго не выдержал… А ведь мне так и не сказали, что с ним случилось! Знаю только имя — Михаил Валерьевич Вершаков. Помню, примерно через неделю после моего вселения в кабинет, я нашел в столе толстую записную книжку — дневник. Совесть шевельнулась, но затихла после первых же страниц — видимо, ей тоже было интересно. Но как ни пытался я разобрать прыгающий почерк, как ни пробовал связать воедино разрозненные с первого (да и со второго тоже) взгляда записи удача повернулась спиной…
Пальцев коснулся жар, когда я раздавил в пепельнице окурок. Несколько хлопьев пепла упало на стол — пепельница была уже переполнена.
Шипели спички, падали искры с кончика сигареты — но напряжение не уходило. Будто тяжелая свинцовая капля засела в груди; комок в горле — как ни старайся, не проглотишь.
Да!..
Раздвинуть стулья, оттолкнуть к стене кресло, чтобы вырвать хоть чуточку свободы из рабочей атмосферы. Ограничить круг на полу невидимая, но очень прочная черта. За ней будут метаться призраки городской грязи, а внутри буду только я, защищенный и отделенный от остального мира. Теперь расслабиться… отдаться воле небесных течений…
У моего учителя не было имени — я всегда называл его просто Учитель. Он считал, что имя подобно клейму и вовсе не нужно человеку. Повреждать свое сознание еще одной печатью только для того, чтобы другие смогли звать тебя? Глупости…
«Мы все живем под Небом — куда скроешься от него?»
Луна… ветер… хижина Учителя… Она существует вне времен, как и он сам. Кажется, она стояла на той скале всегда и простоит еще целую вечность. И каждое утро старый Учитель будет выходить на порог, чтобы поприветствовать Солнце.
Учитель, этот человек умер давно — он лишился рассудка и физическая смерть его не лежит багровыми пятнами на моих руках. Но почему мне так тяжело?..
Он указывает куда-то в сторону… туда, в сторону ущелья. Я подхожу поближе к зубчатому краю. Стены ущелья покрыты темными лишайниками, среди которых проступают полосы льда и камня. А внизу… внизу колышется багровый туман!
Вот он где — источник моего страха! Вот, чего я боюсь всю жизнь — багрового тумана! Почему?..
Море… осень… Марина… каждое утро — Солнце, каждая ночь — полет к звездам. Море умерло… багровый туман — струится по свинцовой воде… я умер!
Наши голоса среди светил… века — как секунды. Какое значение имеет время во Вселенной? Ничто не имеет важности — в Абсолюте или в Хаосе. Само существование ничего не значит — оно было и будет всегда!..
Я — звезда! Я — пыль! Я — крохотная пылающая песчинка среди неисчислимых миллиардов галактик!
Воспоминания вспыхнули с поразительной яркостью. Возможно, позже я пожалею, но сейчас мне нужно ЧТО-ТО. Нечто, не дающее ответа на мои вопросы, но знающее обо мне — кто я такой.
…Да, дорога началась только сейчас…
Не сто лет назад в образе камня или зверя, или птицы — все это более, чем неважно; все это бессмысленно. Дорога началась только сейчас.
…И я шагнул вперед.
Я шел все дальше; холодная, серая вода дошла до колен, до пояса, до шеи… Захлестнула меня с головой, наверное, сыто чавкнув. Преодолев страх и внутреннее оцепенение я открыл глаза — вокруг плавала сизая дымка — и с силой втянул воду…
Сизая дымка стала багровым туманом…
Багровый туман сопровождал каждую мою смерть и даже являлся ее предвестником. Там, в горах, я видел его — когда холодный камень терзал мое тело, вокруг плавали клочья багрового тумана. Что это? Комплекс? Не похоже… Какой-то устойчивый образ, впечатавшийся в сознание.
Забавно глядеть, как нерадивые мотыльки порхают над самым костром, как пляшут души на тусклом лезвии. Все это — здесь и сейчас, вокруг меня. Это уже даже не люди — это призраки, у которых есть только эти коридоры, по которым они бродят день и ночь. Днем — в человеческом теле, в котором нет сознания. Сумасшедшие… Ночью — и это самое страшное — они стонут от боли. Мне кажется, я знаю, что они чувствуют — трудно ходить по пылающему песку или шипам и не кричать, потому что боль раскатывается по всему телу.
Читать дальше