Олег Котенко - Багровый туман

Сам же город давно и надежно укрылся серой, почти непроницаемой для солнца пеленой дыма и копоти. Глядя в умирающую долину, я удивлялся, как люди вообще могут жить там. По идее, они давно должны были задохнуться.

Город я уничтожил, сравнял с землей вместе со всеми его зданиями и людьми. Все они погибли, я уверен в этом, но раскаяния не было. Я чувствовал, что поступил правильно, разрушив город. Горы же, надломившись, засыпали шахтеров в их шахтах — всех до одного. Пусть умирают! Люди, ставшие тварями, недостойны жизни.

Я бродил по холмам и лесам, был в пустынях, где до сих пор стоят каменные идолы, вдыхал смрадные болотные испарения. Я, думаю, видел все. Это, должно быть, заняло целую вечность. Я стал частью того мира — удивительного, вполне возможно, совершенного, полного загадок. Вот откуда брались мифические драконы и кентавры!

К сожалению, я не стал героем и не вошел в легендарные сказания. Или к счастью… Зато я принес новые истины, словно поток света в море мрака. Еще раз сыграл мой эгоизм. Люди не нуждались в моей правде, им было хорошо и без нее.

Короче говоря, я прожил новую, долгую и полноценную жизнь. Тем не менее, однажды ночь застала меня в дороге, пришлось ночевать под открытым небом. Потихоньку догорел костер и у меня не было желания оживлять его: место было хорошим, «светлым» — здесь попросту не может быть опасно. И я уснул…

Проснувшись, я увидел смуглое лицо Дженн Лайкли.

Наше солнце, налившись багрянцем, опускалось к горизонту.

Джунгли, как обычно, были полны шумов и шорохов: то и голоса птиц, животных, то и шум листвы, то и голос самой земли. Задача Охотника — вычленить из общего фона один звук, голос жертвы. Или даже не голос, а хотя бы те импульсы, что неизменно сопутствуют живому существу.

У мертвого — свои, другие, их с живыми не спутаешь.

И именно Смерть сейчас волнами раскатывалась по лесу. Признаюсь, впервые за годы службы в рядах Охотников мне стало по-настоящему страшно. Дженн сказала, что это нормально, что причиной тому пульсации, что мое сознание воспринимает их как предупреждающий сигнал.

Но мне от этого легче не становилось.

Порой ощущение смерти становилось таким сильным, что страх буквально сковывал меня по рукам и ногам. Тогда Дженн, морща лоб, брала меня за руку и вела вперед. Я видел и понимал, сколько сил она тратит на меня, но помочь ничем не мог как ни старался.

Но самым удручающим было то, что мы не могли найти причину столь мощного излучения.

Вокруг привычно шумели джунгли.

Дорогу нам преградил ручеек — совсем узенький, странно, как он вообще до сих пор не ушел в землю. Тем не менее, вода в нем была чистой и прозрачной. Несколько улиток нашли прибежище на омываемых ручьем камнях.

Я занес ногу, чтобы переступить ручей.

И воздух наполнился пронзительным звоном.

Шокированный, я остановился, стараясь зажать уши ладонями природный защитный рефлекс. По гримасе на лице Лайкли было понятно, что она чувствует то же, что и я: вибрирующий визг, слишком оглушительный для звука.

Дженн закричала. По-моему, она что-то пыталась сказать мне. Я только увидел, как она оторвалась от земли и медленно поплыла по воздуху, и, спустя несколько секунд, приземлилась на той стороне ручья.

Это было удивительно, я даже отнял руки он висков — и только сейчас понял, что визга больше нет! Пульсирующий гул в ушах вот и все. Нет, еще что-то странное происходит с окружающей природой: лианы, длинные ветви качаются очень медленно, очень. Вода ручейка еле-еле движется, мелкие волны нехотя перекатываются с бочка на бочок. И Дженн — ее жесты вдруг приобрели какую-то гротескность, губы шевелятся, словно…

Гул стал еще ниже.

Красная голова ящерки показалась из-под палой листвы и миллиметр за миллиметром, по волоску стала выходит из панциря тлеющей листвы.

Гул… затихает…

Дженн… замирает, будто статуя…

Движения… исчезают… или наоборот — ускоряются до молниеносной быстроты и поэтому видеть их невозможно. Не поймешь. Зато багровые хвосты наползают со всех сторон с вполне нормальной скоростью.

Рывок, мгновение ослепительной боли — это невозможно пережить, но мне удается.

Я лежу на земле, по лицу моему ползет крупный муравей… Почему я уверен, что именно муравей? И откуда я знаю, что у него нет одной ноги и что он рыжего цвета с черным задом? Дженн сидит рядом, заглядывает в глаза.

— Ну как ты? — спрашивает она; я пытаюсь улыбнуться; она все понимает. — Разве ты не слышал, как я кричала? Нет? Нам вообще нельзя было останавливаться. Чувствуешь, здесь уже нет ничего. Все осталось там, по ту сторону ручья.