Олег Котенко - Багровый туман

Клубится темнота… клубится мрак…

Дым от пламени черной свечи, освещенной десятком других огоньков…

Темнота, дым…

Вот! Мрак, наполняющий зал, исходит от этой самой свечи! Она уже разрослась до немыслимых размеров: толщиной в человеческое тело, высотой метра два с половиной… И чадит, чадит удушливой мглой…

Вспышка в сознании — отдается болью!

Черт…

Такого ощущения «присутствия» у меня еще не было! Да, и в медитации, и во сне я контролировал себя, но всегда что-то на мне «висело», что-то ограничивало меня. Сейчас же все по другому: я здесь, я полностью здесь! Хотя и понимаю, что мое тело все еще там, за гранью, по ту сторону барьера…

Одного не пойму до сих пор: как и когда я «вышел»?

Не могу вспомнить, чтобы я собирался или хотя бы просто хотел сделать это. И чтобы инициировал выход тоже не помню. Но…

Момента перехода я тоже не помню…

К сердцу крадется тревога — и краски тут же меркнут, контуры смазываются, пламя свечей и разноцветные блики вокруг тускнеют. Вот это да! Никогда раньше это не происходило так быстро… Хотя, может быть, это я «вываливаюсь», а не мир реагирует на меня? Проверим…

Даже не потребовалась обычная сосредоточенность. Мимолетный образ в воображении — фигурные песочные часы, звякнув, падают на пол. Сквозь клубы мрака я вижу, как пересыпается песок внутри стеклянной колбы.

Пламя черной свечи гудит, будто печь, разбрасывает крупные искры. Те с шипением падают на пол. Меня обдает волнами жара. Что это? Что собой символизирует этот полуфакел-полусвеча? Что такое таится во мне, что рождает эту тьму и огонь?

Холодок в груди…

Тим! Тим? Тим, это ты?

Молчание… Гудит огонь, сыплются искры… Льются струи жидкого воска, растекаются по полу… А внутри — тишина… Только покалывает что-то.

Тим!

Крупинка льда возникла где-то в районе копчика, ползет, чертовски медленно ползет по позвоночнику… Невыносимая боль, не смягчаемая даже холодом… Гудит пламя, сыплются искры… Нет, нельзя потерять сознание здесь, это просто невозможно… Выше, в пояснице… О Боже, как же больно!.. Кажется, надо закричать и станет легче, но все звуки перебивает гул черной свечи… В затылке… Мозг рвется на части, голову заполняет холодное месиво… Все валится в бездну, заполненную багровым туманом…

Тим…

Я чувствовал себя совершенно разбитым, в горле стояла тошнота, болела голова, морозило. Короче, мне было очень плохо. Даже не хотелось открывать глаза. В груди шевельнулся Тим.

— Доброе утро, — пропищал он; я не ответил. — Что ты дуешься? Ну, извини, мне что-то нехорошо вчера было. Наверное, опять буря какая-нибудь.

Буря тебе…

— Ты где вчера был?

— Когда? — Тим казался удивленным и, надо сказать, если он притворялся, то получалось у него хорошо.

— Тогда, когда я чуть не задохся в том зале! У меня такого никогда не было, это ты сделал?

— Не знаю, я спал…

— Тим!

Наконец, я почувствовал, что ему страшно. Это были только зачатки страха — невольного, такой возникает очень часто и быстро исчезает. Но это было начало.

— Тим, нам лучше не ссорится. Ты понял меня?

— Да…

— Что?

— Да!

— Вот так. А теперь, собираемся и идем на работу.

На работе царил переполох: персонал сновал по коридорам с бледными лицами и широко раскрытыми глазами, пациентов развели по палатам. Григорьев вовсе походил на наркомана в ломке: синие круги под глазами, взъерошенные волосы, лицо и глаза без выражения. И еще — милицейские формы среди белых халатов…

Опять!

Сердце упало и тут же зажглось пламенем тревоги: все бросали на меня какие-то странные взгляды. Что такое?..

Тело лежало прямо посреди коридора, окруженное багрово-черным пятном. Тим дернулся и затих. Я же почувствовал подступающую тошноту.

О Господи, кто же мог сделать такое?!

Тело прикрыли простыней, но на ней тут же проступили красные пятна. Кровь свежая! Только-только начала сворачиваться! Что же это?!

Стало жарко… Будто в голову вливают горячее масло… Пятна крови на простыне растянулись, превратились в клочья тумана, поплыли по воздуху…

— Мирошин! — голос принадлежал Григорьеву, который стоял вот тут, прямо рядом со мной, но звучал где-то далеко. — Андрей!

Я дернул головой, отгоняя дурноту, повернулся — и встретил горящий взгляд заведующего.

— Андрей, нам надо поговорить.

Он сел за стол, сцепил пальцы рук. Его взгляд — тяжелее свинца — упал на меня, прижал к стулу, заставил сгорбиться и опустить глаза.