Через несколько лет другая женщина в другом городе сходно стояла на коленках на лавке перед открытом душником. И старательно оглашала окрестности страстными воплями. Я подсказывал её уместные, по моему мнению, реплики, вспоминая и крики страсти Аннушки в Смоленске, и вот эти откровения Цыбы. Дополняя и расцвечивая текст оборотами, особенно актуальными для конкретных места, времени и персонажей.
Не скажу, чтобы амплуа «суфлёр-любовник» манило меня. Хотя аудитория той светлой снежной ночь — была многочисленная, мужская и благодарная. Чего не сделаешь для нашего народа русского: пара тысяч мужей добрых сохранили, от сих криков, стонов и воплей женских, здоровье и жизни свои. Ибо, малость, в разум вошли.
Потом Цыба, несколько утомлённо, рассказывала об их житье-бытье в Боголюбово.
Разница с отчётом самого Лазаря… выразительная.
Досталось ребятам немелко. Вся здешняя «комьюнити» поделилась на две части: просто враждебных и враждебных приторно. Лазарь прежнего опыта выживания в условиях всеобщего отвращения с презрением и завистью — не имел. Старший сын в боярском доме… кто на такого — толпой плевать осмелится?!
Цыба… у неё сначала были кое-какие иллюзии. Насчёт порядочности боярства, попов, купцов… Чудом жива осталась. Всякий выход за ворота в город превращался в «боевую вылазку». Самого Лазаря цеплять грубо, «в лоб» опасались — князь Андрей благоволит, Резан — мог и ответ дать. Хоть — кулаком, хоть — мечом. Цыбе доставалось хуже всех. Как не крути, а на рынок хозяйке надо ходить регулярно. Тем более — дом пустой, всё надо.
Каждая покупка — обман с оскорблениями. Как в лицо плевали, грязью кидали, щипали да утащить пытались, обсчитывали, вырывали из рук деньги и товары, лаяли и материли… Общине нужна «омега». Для самоутверждения. Сообщество хомнутых сапиенсов — очень гадкое место. И в форме «святорусской» городской общины — тоже.
Прямые её просьбы к Лазарю:
– Скажи князь Андрею, чтобы наказал обидчиков.
Вызывали крайнее раздражение, обиду:
– Вот ещё чего! Суждальскому князю делать нечего, кроме как в бабских дрязгах разбираться!
Или:
– Кем я перед князем выставлюсь, коли об заляпанной юбке служанки дворовой — челом бить заявлюсь?! Честь мою загубить хочешь?!
Цыбе приходилось выворачиваться самой. Как оказалось, девочка «умеет держать удар».
Ей прежде доставалось в родном семействе. Но здесь… Чужие люди, вроде — городские, «культурные», а — как «собаки бешеные». В Пердуновке она несколько расслабилась: у меня чудаки, которые «моим людям» жить мешали — резво бежали трудиться «на кирпичики». Здесь «чудаки» — были массой, народом. Городские люмпены, которые после смерти Боголюбского будут три дня жечь и грабить слободы его мастеров.
Пришлось Цыбе вспомнить и свой злой дом, и новому злу выучиться. Лазарь на торг не пойдёт — не по чести боярину. Резан… у него своих дел выше крыши. А людей — мало, да и те, которые есть…
Многие недостатки, которые я видел в хозяйстве Лазаря, теперь стали объяснимы. Не невнимательностью да бездельностью, а тем мощным, повседневным давлением, прессингом, которое оказывало здешнее общество. «Худые соседи» — со всех сторон.
«Да, фрукты тут очень душистые,
На пляжах вода бирюзовая,
Песок золотой, небо чистое,
И только соседи — ху…вые».
Губерман, применительно к нашей ситуации в Боголюбово, неправ везде. Кроме последней строчки.
Что, однако, приводит к логическому выводу в очень российской традиции и в моём личном ощущении правильности:
«И что обещаю единственно,
Участки земли двух-метровые,
К чему так стремятся воинственно,
Получат соседи ху…вые».
Мне это была ещё одна наука. До той поры я строил приходящих людей вокруг себя. В Пердуновке, на Стрелке. Ко мне пришедших мыл, брил, лечил, уму-разуму учил. Теперь же стало видно, что и в других местах, куда люди мои пришли, надобно местных промывать да клизмовать. Телесно и душевно. Так от «фильтрации на входе» пришлось переходить к «фильтрации на месте». «Мобильная вошебойка комплексного типа». Стало понятно, что методы, уже очевидно необходимые ниже Стрелки, не менее, хоть и чуть иначе, необходимы и выше Стрелки. И вообще везде, где обретаются популяции хомнутых сапиенсов.
Особенно худо ребятам стало, когда сюда дошла весть о моём «пощипывании» булгарского каравана.
Нет, обиженность иноземцев-иноверцев — людей русских порадовала. «Так им, гололобым, и надо!». Но моя фраза:
Читать дальше