Александр Бреусенко-Кузнецов - Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина

Парамонову сразу же стало стыдно: грешно радоваться гибели даже одного человека, пусть и незнакомого. Потом он вспомнил имя ― Иван Шарганов ― и радостное облегчение полыхнуло вновь.

– Вот с-суки! ― нарочито громко выругался адмирал. Никто не знал, как хорошо слышат флармии, но адмирал надеялся на лучшее.

Переводчик молчал. Разумеется, и не предполагалось, что он продублирует эту фразу по-флармиански. Тем не менее…

– Есть что-то еще, Марко?

– Господин адмирал, да. ― Голос, прозвучавший в наушнике, был одышлив, как после декомпрессии. Парамонов не сразу понял, кто говорит, – но, осознав это, напрягся. Марко был опытен и неоднократно проверен в деле, поэтому, если уж бразды перевода считает нужным перенять легендарный Кагарлиц, старейшина Лингвацентра – такое точно не сулит хорошего. ― Мы, конечно, проведем анализ текста повторно, но предварительные выводы показывают, что…

Иван Шарганов пил. Пил с той поры, как эскулапы извлекли его из спасательной капсулы и привели в чувство.

Они проиграли. Земные флоты откатывались к метрополии, жертвуя одну эскадру за другой, жертвуя почем зря, только чтобы замедлить наступление флармий, отсрочить неизбежное. Величайшее оружие Земли – мегадестройеры проекта «Мореплаватель» не помогли. Они рвались к Фларму, но так и не достигли его. Флармии расщелкали их на дальних подступах к планете, несмотря на чудовищную энерговооруженность и защиту, несмотря на генераторы силовых полей, несмотря на волновые батареи, каждая из которых могла уничтожить планету. Ближе всех к Фларму подошел «Землепроходец Семён Дежнёв», на котором Иван служил бомбардиром. Вышел на орбиту, и там его остановили…

Иван повернулся к бармену. Тот закатил глаза, но молча выставил перед Иваном новую бутылку и блюдце с бутербродами. Хватило бы и одного, но черт с ним. Иван не собирался спорить с барменом. Нет смысла спорить с покойником, а они все равно что покойники, даже если и живы пока что. Вот этот мог бы и понимать, раз уж, прежде чем обосноваться за стойкой, горел в звездолете (на обоих запястьях четкая грань между родной кожей и имплантом: биопротезы прижились хорошо, но совсем идеально приживаются лишь биопротезы пятого поколения, а это – начиная с кавторанга), однако даже ветераны первых кампаний просто не понимают, что жизнь под флармиями – все равно что смерть. Уж он-то знает, что эти твари делают с людьми!

– Дядь Вань, не надо…

– Молчи.

Иван набулькал водки, тяжело посмотрел на стакан. Грязный, захватанный жирными пальцами стакан с обгрызенным краем. Кто его обгрыз? Иван не помнил, но изначально стакан был целым. Никаких сомнений…

Бармен внимательно следил: не плеснет ли бомбардир и подростку тоже? С такого станется…

Парнишке было лет четырнадцать-пятнадцать, курсантская форма висела на нем мешком. Что поделать, Земля себе который год рвет экватор пополам, так что в последнее время такие ребята, все, как один, в обмундировании не по размеру, примелькались рядом с военными. И в доках, и в казармах – да уж и в питейных заведениях: отчего бы нет, раз на боевых палубах дестройеров они примелькались тоже? Так что, даже заявись прямо сейчас патруль, никто бы бармену и слова не сказал. Но у него самого было железное правило: малолеткам – ни капли алкоголя. Ни он сам, ни кто-либо в его присутствии.

Его внук сейчас ускоренные курсы оканчивал: тоже, небось, сидит невесть рядом с кем, в комбинезоне на два размера больше…

Младший внук.

Бармен скрипнул зубами. Он отлично понимал, что такое жизнь под флармиями – но не мог избавиться от потаенной, едва ли не постыдной радости: как бы там ни было, теперь его внуку, последнему из оставшихся, не придется идти в бой на верную гибель. И этому мальчишке тоже.

Мальчишки, оба, его за такую мысль, конечно, не поблагодарят. Ну так ведь и не узнают о ней. И все остальные мальчишки Земли, в форме не по росту – тоже.

Иван с трудом сфокусировал взгляд. Возле дна стакана третий дринк подряд болталась размокшая хлебная крошка. Получалось, он даже не может допить водку до конца? Мерзость какая!.. И слово это, «дринк» ― тоже мерзость. Особенно слово.

Иван тяжело поразмыслил, какие еще слова вызывают такую же гадливость, как слова «дринк» и «флармий», не вспомнил, залпом махнул водку, передернулся, сдерживая внезапную тошноту, и поставил стакан на стол. Хлебная крошка пропала. Ну, хоть что-то он может еще сделать до конца!

В остальном радоваться было нечему. Он тоже проиграл. Он не смог, не успел даже умереть. И все из-за…