Но это длилось секунду, не больше. Потому что через секунду человек в белом халате поднял голову и медленно распрямился.
Док заглянул ему в лицо и дал мне знак подойти.
Щекастый мужчина лет шестидесяти – самый возрастной из тех, кого мы видели здесь. У него была бугристая лысина с венчиком тонких слипшихся грязновато-седых волос, очень редкие брови и красные опухшие веки почти без ресниц. Губы были покрыты коркой и искусаны в кровь.
Он очень медленно повернул голову в мою сторону. Глаза, в густой малиновой сетке сосудов, чуть скосились, тут же дёрнулись обратно, – и, хотя мимика у него была никакая, я понял, что он терпит нестерпимую боль.
– Вы… кто?..
– Министерство по чрезвычайным ситуациям, – соврал я. – Спасательный отряд. Мы приняли ваш сигнал.
– Оружие… есть?..
– Есть.
– Застрели меня… скорее…
– Есть другой способ помочь вам?
– Времени… не… оста… лось… всё… че… но…
И он пошевелил левой рукой – той, на которой лежал.
Предплечье его, от кисти и почти до локтя, было испещрено следами уколов – не меньше двадцати, – и рядом с каждым стояли цифры, выведенные шариковой ручкой. Как я понял, дата и время. Потом – просто время.
– Пожа… лу… ста…
Он почти скулил. Я посмотрел на дока. А док смотрел на сидящего, и лицо у него было, как у Пая, – то есть ничего не выражающее.
– Тихон, – ещё раз позвал док. – Тихон, ты меня узнаёшь?
Тихон медленно полез в карман, достал очки, криво нацепил их на нос. Потом снял и положил в карман. Снова достал и надел. Снова снял.
– Готов, – сказал док.
Я так и не понял, с какой интонацией он это сказал. Но уж точно без сожаления.
Потом он достал из кармана маленький ПСМ, поднял Тихону левую руку вверх – и выстрелил в подмышку.
Было двадцать часов четырнадцать минут. С момента высадки прошло четыре часа.
Я отправил разведчиков с заданием: методично прочесать весь этаж. Вряд ли остался кто живой, но порядок должен быть.
Док оказался прав: передатчик нашёлся здесь, в конференц-зале: комбинация из пульта проводной связи, плоской коробки с ручками настройки, пучка проводов, нескольких конденсаторных банок и грубо намотанной проволочной катушки. От всего этого безобразия под заглушку на стене уходил тонкий провод.
Я его оборвал.
Пункт первый задания был выполнен.
Теперь предстояло начать выполнение пунктов два и три одновременно. С пунктом три мог справиться док единолично, а про себя я решил, что прикрывать его будет некий Гудвин. Будем считать, что Гудвину надоело бегать. Возраст, старые раны, «колено горничной»… Остальным предстояло спуститься на ту площадку с лифтовой развязкой и посадить Спама на лифт, ведущий в самый нижний уровень, в отсек обслуживания ракетных капсул.
Пройти же им предстояло сквозь полчища очень агрессивных лабораторных крыс…
Ладно, подумал я, полчаса отдыха ребятам не повредят. Даже час… И я скомандовал привал, предупредив, что это не навсегда и спать лучше не заваливаться.
Вернулась разведка, доложив, что этаж чист. Их я тоже отправил отдыхать, а сам подсел к доку. Тот листал тетрадку – обычную ученическую, с голой Сандрой Юю на обложке.
– Никакой ясности, – сказал он, предупреждая вопрос. – Они сообразили, что что-то происходит, когда мозги уже начали закипать. Это, – он прошелестел листами тетрадки, – написано буквально на другом языке.
– На каком? Может, я знаю?
– Нет, формально это русский… Просто другая семантика, другой уровень смысловых связей…
– Типа как если подсунуть первоклашке Канта?
– Вы хорошо схватываете, Гудвин.
– Залог выживания… Что произошло с крысками? У них тоже выплеск гениальности?
– Подозреваю, что да. Непонятно только, почему крысы. С ними опыты не ставили, их держали для сыворотки.
– Сыворотки?
– Долго объяснять. Да и зачем это вам?
– Праздное любопытство, скорее всего… Ладно, не буду мешать. Если что, свистите.
– Свистну…
Я прошёл к ребятам. Они расположились в коридоре между двумя лабораториями, там, где была курилка. Только они понатаскали туда из жилого блока кресел и матрацев. Скиф чистил автомат, Лиса курила трубку, Люба хрумкал «кис-кис» – похожие видом на знаменитые ириски брикетики белково-глюкозного концентрата, – запивая их водой из фляжки. На вкус «кис-кис» кошмарные, говорят, их специально делают такими, чтобы не возникало соблазна погрызть от нечего делать – потому что четырёх-пяти кубиков хватает, чтобы обеспечить нормального бойца энергией в обычных условиях, а десяти – в экстремальных, на марш-броске там или в горах. Но Люба был не вполне нормальным бойцом…
Читать дальше